Вообще книги для меня — что для других выпивка. Они заглушают шум внешнего мира.
Сон врачует душу.
Я провел большую часть вечера, переключая каналы телевизора и не находя ничего занимательного. Как это ни печально, масса народа проводит вечер именно так. А что, если все это экранное мерцание, подумал я, преобразуется в мозгу в импульсы, ну вот как от опиума, и моделирует поведение зрителя, заставляя его снова и снова бессмысленно нажимать на кнопки пульта?
Сколько бы вы ни дарили ребенку мягких игрушек, все равно по совершенно необъяснимой причине одна из них становится самой любимой, обожаемой. Ребенок в ней души не чает, берет ее с собой в кроватку, ласкает, поверяет ей свои секреты и тайны.
Любое горе оставляет на нас надрез. Холодными лунными ночами мы истекаем слезами как кровью, сочимся невнятным составом души, и он, застывая, густеет.
Меня не слишком волновали такие понятия, как «лучшие друзья», — я не видел в них смысла. Ваши лучшие друзья, насколько я могу судить, это ваша жена и дети — семья, которую вы сумели построить. Едва повзрослев, скажем после четырнадцати, вы уже перестаёте обзаводиться лучшими друзьями. Но мне не хотелось обострять обстановку...
Я перестал судить своих детей за то, что они выросли такими, какие есть.
Вечер в обнимку с телевизором даже у меня вызывает желание обкуриться до дури.
Это была внушающая благоговейное восхищение сила юности. Она укрывала мою Чарли, как серебряный литой щит, на котором события последних месяцев оставили лишь еле заметные щербинки. Эта сила не знала пощады, ничего не прощала и никому не сдавалась. Она могла выдержать невообразимые испытания, все, что угодно, кроме отказа в праве самой решать свою судьбу.