– Мы должны помолиться, – сказал мистер Хей. – Об избавлении.
– Если хотите, можете молиться, – сказала Джиллиан. – Хуже от этого не станет.
– Есть путь к Спасению, – сказала миссис Хей. – Мы это уже обсуждали, и сейчас настал момент. Нам нужно искоренить ту часть нашего общества, которая так оскорбила Господа, что он ниспослал на нас свой Суд.
В руках у жены викария был нож для хлеба. Долли отложила его в сторону, когда завязывала шарф.
Миссис Хей прижала к себе Малколма и занесла над его горлом нож.
– Это молодые во всём виноваты, – крикнула она.
– Со своей языческой музыкой, неуважительным поведением, провоцирующей одеждой, мятежными настроениями, – объяснил викарий. – Мы же воевали ради вас! Вы должны быть благодарны за это.
– Этот Суд из-за вас!
Я не знаю, что они думали. Это была обычная игра взрослых «А Давай Представим, Что...», правила которой молодые не знали.
– Если нельзя пройти напрямик, через верх, или под низом, нужно обойти, – сказал Джон. – Элементарная тактика.
Я всегда боялась Дома.
Теперь, на пороге смерти, я научилась ненавидеть Дом.
Ненавидеть проще. Ненависть столько приносит в ум.
Странно это: Джиллиан меня чуть не убила, но меня сильнее обидело то, что Джон назвал меня шпионкой.
Увидев наполовину заполненный надписями лист бумаги, он фыркнул:
– Не вижу в этом домашнем задании смысла, Сьюзен, – сказал он. – Неужели они в эту эпоху пользуются циклически повторяющимися командами подсознанию для повышения ментальной дисциплины? Это же промывание мозгов. Это очень опасно. Ум похож на тонкий часовой механизм. Не стоит сыпать в него песок.
Я сказала ему, что это не домашняя работа, а наказание.
– А, тогда другое дело. Продолжай, осуждённая.
– Вы преступники?
– Скорее, политические беженцы. Но это не значит, что они не смогут вернуть нас обратно и судить дедушку. Особенно теперь. То, что он сделал – слетал на Плутон и всё остальное – поднимет тревогу Дома. Они узнают. Когда вмешиваешься в историю, это словно трясёт паутину. Занимающийся нашим делом офицер станет действовать ещё более решительно. Они могут отобрать у нас наши воспоминания. Не только из наших мозгов, но и из ваших. У всех. Думаю, они это уже делали. Хотя никто, конечно, этого не помнит.
– Похоже, они ужасные.
– В общем-то, нет. Просто старые... консервативные.
– Не «в теме»?
– Типа того.
– Дедушка говорит, что Моцарт был невоспитанный хвастун с дурацкой причёской, – сказала я, – который много шумел, чтобы привлечь к себе внимание.
Кстати говоря, у дедушки волосы длиннее, чем у Ливерпульской Четвёрки.
– Взрослые всегда так говорят о популярной музыке, которая нравится нам, – продолжала я. – Так всегда было. Это потому, что взрослые чувствуют в нас угрозу. Когда меняется музыка, это означает, что приходит новое поколение. Молодые.
Мне нравятся Питер О'Тул, Джон Леннон, и Патрик МакГуэн. Я обожаю «Лоуренса Аравийского», «Битлз», и «Опасный человек».
Альберт Финни мне не нравится, но он мне не нравится по-особенному, так что, возможно, на самом деле это означает, что он мне нравится больше, чем остальные
Почему местные люди считают, что так важны небольшие вариации в цвете кожи? Или в том, что люди думают? Или в том, откуда они?
– Ты видела? – сказала я. – Эта женщина думает, что мы на пути морального разложения!
– А разве не так?
– Ещё как!
– Ну что, классно, дорогуша? – спросил он.
– По шкале от одного до десяти, примерно минус тридцать.
- 1
- 2