Ради Бога, не нужно оправданий! Тогда я буду знать, что мы ошиблись!
Её длинные неуверенные пальцы словно пытались на ощупь запомнить очертания нашего счастья.
Все они связаны временем, а время отнюдь не есть реальность, как бы нам того ни хотелось, — оно существует как одно из условий, необходимых для работы. Ибо любая драма создает систему связей, и актер значим лишь в той мере, в которой он связан.
Я знал, что он несчастлив, да если бы он и не был таковым, то симулировал бы несчастливость из чистого чувства долга. В наши дни человек искусства просто не имеет права не взрастить в себе личной трагедийки…
Выдираю из книги суть, как мякиш пальцами из буханки.
Кто мог бы сказать с уверенностью, что лица у людей всегда одни и те же? Может, они просто примеряют маску за маской со скоростью, недоступной глазу, создавая тем иллюзию неизменности черт лица, — так подергивается лента в старом немом кино, а?
Я наделен воображением, значит я принадлежу и я свободен.
Ничего интересного с медицинской точки зрения — просто простуда. Болезни не интересуются теми, кто хочет умереть.
... Слегка рассеянное выражение, как у музы, страдающей запором...
Он много думал и много выстрадал, но чего ему недоставало, так это решимости пробовать – первейшего свойства художника.
Есть в этом мире люди, рожденные для самоуничтожения, и любые разумные доводы здесь бессильны.
И она прижалась ко мне, как прижимают ладонь к ушибленному месту.
Я дам моей книге волю мечтать и видеть сны.
Все мы ищем разумных доводов, чтобы уверовать в абсурд.
«Но как еще ты сможешь оценить человеческий поступок?»
«Его нет смысла оценивать, покуда нет критерия оценки мысли; ведь сами наши мысли суть деяния. А ошибки происходят именно тогда, когда мы пытаемся оценивать то либо другое по отдельности».