Лоренс Даррелл. Жюстин

Я заметил, что, вызывая в ком-либо раздражение, я вызываю то же чувство и в себе. Теперь я один, и мне некого доводить, кроме себя самого. Счастье!

... На каждой стадии своего развития каждый человек открывает мир заново, чтобы привести его опять в соответствие с собственной природой.

Теперь ты живёшь в мире моих воображаемых измен. Если говорить начистоту, я была дурой, когда всё тебе рассказала. Последи за собой, какие допросы ты мне устраиваешь. Одни и те же вопросы по нескольку дней кряду. Малейшее расхождение — и ты уже вне себя. Ты же знаешь, что я никогда не повторяю историю дважды слово в слово. Разве это значит, что я лгу?

Как все эгоисты, я совершенно не способен жить один...

У застенчивости есть такой закон: ты можешь только отдавать себя трагически тем, кто менее всего способен тебя понять.

Слава Богу, я не гений – ибо гению не на кого положиться.

Изнуряющее чувство, будто лежишь рядом с прекрасной мраморной статуей, неспособной ответить на ласку обнимающей ее человеческой плоти. Есть что-то утомительное и извращенное в любви, способной любить столь искусно и в то же время — так мелко.

Каждый мужчина частью — глина, частью — демон, и ни одна женщина не в силах вынести и то и другое сразу.

Посредственность его была его спасеньем.

А мораль — ничто, покуда она остается лишь формулой хорошего поведения.

Первое, что он сделал, когда рехнулся, — затеял судебный процесс против собственных сыновей, двоих из нас, выдвинув обвинение в сознательной и злонамеренной незаконнорожденности.

Она принимала поцелуи, словно слой за слоем масляной краски.

Мир похож на огурец: сегодня он у тебя в руках, а завтра в заднице.

День для corpora есть ночь для spiritus. Как только тела завершают работу, начинают трудиться людские души. Просыпается тело, и дух погружается в сон, и сон духа есть пробуждение для тела.

Наш мир основан на чем-то очень простом. Из чего и смысла нет выводить космические законы, но это «что-то» так же просто уловить и поймать, как, скажем, нежность, простую нежность изначальной связи – между животным и растением, дождем и почвой, семенем и деревьями, человеком и Богом. Я хотел бы думать о своей работе, как о колыбели, в которой философия уснет с пальчиком во рту. Помолчи немного, и ты почувствуешь ток нежности – не силы, не славы, не прощения от грехов, не жалости, не сострадания, этих вульгарных выдумок иудейского ума, только и способного представить человека корчащегося под кнутом. Нет, та нежность, о которой я говорю, совершенно безжалостна.

... обладает чисто бессознательным талантом обращать любой предмет в женщину: под его взглядом стулья вдруг мучительно осознают, что у них обнажённые ножки.