Мария Фариса. Авантюрин

Чтобы он мог писать, дома я закатывала ему правильные скандалы: в городе, знаете ли, мало что вдохновляет. Шантажировала его, что уйду к другому – он пил воду из источника своего разбитого сердца, картины получались пронзительные, хорошо продавались. В творчестве главное – чувство.

Никто не обнесёт камнями тот участок безымянной земли. К лучшему: пусть в коробках лежат те, кто спокойно жил, а на костях таких, как она, растут деревья, спеют плоды.

Утреннее солнце нагревало доски пола и подбиралось к занавеске на двери в спальню. Старик лепил печенье, раскладывал кусочки теста на блестящую от жира сковородку, а руки его покрывались мурашками при мысли, что рано или поздно Венсан должен вернуться, чтобы забрать Адель, богачом увезти её далеко отсюда. Гонсало останется один, и это его одиночество будет гораздо хуже прежнего.
«Зачем беспокоиться об этом сейчас? А когда всё произойдёт…» – старик посмотрел в окно на башню маяка и тихо замурлыкал любимую песню на папьяменто.

Магдалена Руа позвонила в наш аукционный дом на следующий после похорон день. Тогда её голос показался мне голосом расколотой горем дочери. Но теперь я поняла, что Магдалена Руа раскололась намного раньше. Она, бледная, измученная дневным светом, полулежала в кресле. Иногда дёргала рукой, чесала лицо, облизывала сухие губы. «Некоторым деньги даются в наказание», – вспомнила я фразу из книги её отца.

Вечность не подслушивала жёлтую реку, которая, натыкаясь на камни и коряги, несётся, чтобы отдать себя югу.

Я и раньше догадывался: главная из мойр, трёх сестёр, которые плетут людские судьбы, это та, что отвечает за случай.

Если бы не они, не осталось бы ни одного вьетнамца. Мы перед ними в долгу. Даже дождь можно вернуть по капле. Это была наша капля.

Так что просто дождись, когда пройдёт буря, и всё увидишь. Если шатёр не поднять – начинай разбрасывать камни. Если дом остался на месте, возьми веник и вымети песок из щелей. Значит твой брак – храм Геродота, Петра и Пальмира, и больше ни о чём беспокоиться не нужно.

Птицы в лесу прочищали горло, раскрывались кувшинки, чайки топтались по сырым доскам пристани. Габриэль вспомнил слова лодочника: «Некоторые должны умирать раньше. Знаете, сколько таких полумертвых я вожу с одного берега на другой каждый день?»

Чувствовать. Забыла, что это такое. С одним прогулки, вино, дневные встречи в отелях. С другим скучные завтраки, скучные ужины, общая постель, собака, счета за электричество. Только больше нет света.

Я сжал ладонь негритянки, её усталые глаза улыбнулись мне. Это была она, та, которая сильнее судьбы. Это она проводит острым ногтем по крепким нитям жизни самонадеянных болванов, но она же даёт надежду, когда нет желания дышать. Это её пальцы я чувствовал на своём затылке восьмого сентября, но она сжалилась надо мной и дала второй шанс. Децима, Мойра, Тюхе, Лахесис, Фортуна – как бы её ни звали, сидела рядом со мной в баре в ту ночь перед плаванием до Монтевидео, двенадцатого числа.