Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек — твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счету, жизни не будет.

И при этом я очень сильно его любила. Очень. Можно разные слова подобрать, я умею, но вот о нём — горло сводит и получается только вымученно — очень. Очень. Очень.

Сила не в том, чтобы удержать, а в том, чтобы перестать цепляться.

... люби меня — потому что я тебя люблю; не спи с другими — потому что я тебя люблю; работай для меня — потому что я тебя люблю. Не смей быть счастливым без меня — потому что я тебя люблю.

В пять утра я выбралась из постели — из тёплой уютной постели, чтобы написать кому-то — кому-нибудь — «я сейчас сдохну без нежности».

Стыдно никого не любить и злиться на каждого, кто «не тот», ведь «не те» — все.

Я не могу сделать счастливым того, кто меня не любит.

Повторяй «люблю», пока не стошнит.

Несбывшаяся любовь похожа на золотое лицо с мёртвым птенцом внутри. Выбросить жалко, поверить, что птицы не будет, — невозможно. Форма по-прежнему безупречна, носишь его у сердца, но вонь всё сильней.

Всё очень хорошо сейчас, один из лучших периодов в жизни, пожалуй. Мне достаточно работы, тепла, свободы. Но иногда я чувствую острую (и ничем иным не компенсируемую) потребность в специальном человеке, которому можно рассказать всё-всё, вообще всё, поплакать у него на плече, возможно, заняться сексом, а потом обязательно сразу же убить.