Что ж, подруга знала меня куда лучше, чем я сам себя знал. А вот я не понимал ни себя, ни других.

Вроде бы я был на стороне Эммы, но она хваталась за все так самонадеянно и безрассудно, все ее планы проваливались с таким оглушительным треском, что я заранее съеживался всякий раз, как она открывала рот.

Когда же, наконец, она удосуживалась появиться, то искала любой предлог, чтобы поскорее удрать.

Книга вызывала у меня скуку и презрение вовсе не потому, что была плохо написана. Напротив, именно этой реакции и добивалась Остин. Она нарочно провоцировала меня, чтобы выявить, выставить эти чувства мне же напоказ.

Пока я воспринимал все эти разговоры как некий пролог и пролистывал их, не вдумываясь, они казались невероятно скучными. Но, стоило вчитаться, и я уловил их особенную красоту, достоинство и глубину.

Сердце-то у нее было на месте, – вот почему я все-таки простил ее, да она и сама смогла, в конце концов, выбрать верную дорогу, – но ум так и норовил свернуть с правильного пути.

В «Эмме» четыре сотни страниц, но масштаб происходящего столь мал, словно толпа людей втиснулась на открытку.