— Я ни в жизнь не полечу на ковре-самолете! — прошептал он. — Я панически боюсь земли!
— Ты хотел сказать «высоты», — поправила Канина. — И прекрати эти глупости.
— Что хочу сказать, то и говорю. Тебя ведь не высота убивает, а именно земля! 

Он объяснил (хотя «объяснил» — это несколько неверное слово, и в данном случае оно означает «так и не сумел объяснить, хотя делал это довольно долго»).

На поверхность всплывают не только сливки, но и кое-что другое.

— Тебя когда-нибудь кусала гадюка?
— Нет.
— Тогда ты точно поймёшь, что я испытал.
— Гм-м?
— Это было совершенно не похоже на укус гадюки.

Ринсвинд даже испытал к нему кратковременную жалость, что было весьма необычно — к жалости он относился бережливо и предпочитал использовать на собственные нужды.

Этот вор, как вскоре станет очевидным, был необычным вором. Он слыл артистом в своём деле. Другие просто крали всё, что не прибито гвоздями, но этот крал даже гвозди.

Воздух был таким, словно его долго кипятили в чьем-то носке.

На крышке Сундука застыло выражение мрачной решимости. Вообще, ему немногое было нужно от этого мира — если не считать полного уничтожения всех других форм жизни.

Умело использованная половинка кирпича стоит двух волшебных мечей.

Большинство людей, знающих Ринсвинда, с течением времени начинали относиться к нему, как к аналогу прямостоящей шахтёрской канарейки. Общая идея состоит в следующем: если Ринсвинд держится на ногах и не предпринимает непосредственных попыток удрать, значит, надежда ещё есть.

Будь у меня впереди пятьдесят лет, – думал он, – я бы возвел скуку в ранг искусства. Невозможно сосчитать, чего бы я не стал делать...

В том, что касается блестящих предметов, волшебники отличаются вкусом и самообладанием свихнувшейся сороки.

От Сундука было избавиться труднее, чем от насморка, только Сундук был куда неприятнее.

Не знаю почему, но перспектива вечной смерти в неведомых землях от когтей экзотических чудовищ — это не для меня. Я это уже пробовал, и оно у меня как-то не пошло. Каждому — свое, так я говорю, а я был создан для скуки.

Один из наставников Ринсвинда как-то отозвался о нем: «Если вы назовете его понимание теории магии ничтожным, у вас не останется подходящего слова, чтобы описать его владение магической практикой».