Нужно когда-то просто посидеть на берегу, бросая в воду камешки.

Война похожа на неизлечимую болезнь.

Моя депрессия — усталость чувств.

Постоянно заниматься интеллектом и моралью — занятие довольно-таки разрушительное.

Вновь и вновь я испытываю отвращение к господству одного человека над другим; к любому виду тирании, к навязыванию чужой воли.

Все же по-настоящему волнующая жизнь — воображаемая.

Я всегда слушаю речи, словно читаю по написанному... <...> Мне все яснее и яснее, что честные люди — это художники, а социальные реформаторы и филантропы быстро отбиваются от рук и, притворяясь человеколюбцами, лелеют такое множество позорных желаний, что в конце концов у них можно найти куда больше недостатков, чем у нас.

Должна быть борьба; и когда я просыпаюсь рано утром, я говорю себе: сражайся, сражайся. Если бы у меня был шанс ухватить это ощущение, я бы это сделала; ощущение того, как поет реальный мир, когда одиночество и тишина извлекают человека из привычной жизни; не покидающее меня ощущение, что моя судьба — приключение.

Удивительно, как часто я думаю — и полагаю, с любовью — о Лондоне: о прогулках к Тауэру; это моя Англия; я хочу сказать, если бомба разрушит одну из тамошних маленьких улочек с медными карнизами, пахнущих рекой и с обязательной читающей старухой, я буду чувствовать — ну, что чувствуют патриоты.

Только перестаю работать и сразу начинаю тонуть, тонуть. И всегда чувствую, что если буду плыть дальше, то дотянусь до правды.

В сорок шесть лет надо быть скрягой; тратить время только на самое главное.

И писательством я ничего не достигаю. Все, чего мне хочется, — увековечить любопытное состояние ума.

Главное — разрешить мыслям свободный полет; и пусть они прольются дождем.

Один из результатов войны: человек загнан в угол, откуда нет выхода.