— Чего тебе?
— Мне бы обнажённого Джорджа Клуни, но...
— Я говорю «нет» этому эксперименту.
— Я понял это, когда вы повторили «нет» семь раз подряд.
— Я думал, женщины любят, когда за них дерутся.
— «Женщины» — недопустимое обобщение.
У неё есть свойство превращать обычных, спокойных людей во взрывающиеся от ярости бочки.
— Мой парень думает — это странно, что мне нравится этим заниматься [стоя над трупом]. А я думаю, странно, что он обожает аккордеоны.
— Я на твоей стороне!
— Запыхались, мистер Фишер?
— Нет, я просто рад, что дышу. Ведь не знаешь, когда лишишься этой роскоши.
— Что я говорила?
— Нам нельзя находиться в одном помещении без присмотра.
— Почему?
— Потому что у нас хватило ума выстрелить из пушки.
— И?
— Ты же здесь. Получается, что мы под присмотром?... Пока.
— Он считает, что живёт в величайшей стране мира.
— Величайшая — не значит идеальная.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как будто меня отравила отрезанная голова, полная гипсовой пыли.
— Под желатиновой массой вы имели в виду салат оливье?
— «Желатиновая масса» звучит солиднее.
Мы все в цепочке, дружок, и я — её часть. Только не звено, а большой красивый замок.
— Мы все знали, что она виновна, и в глубине души верили, что в справедливом мире она заплатит за свои преступления.
— Для этого нужен справедливый мир.
- 1
- 2