— Ты впечатлена? Что ж, ради такого стоило постараться!
— Вот зачем ты так? Я просто отдала тебе должное, совершенно искренне!
— И дальше что? Комплименты одежде, пижамные ночевки, наряды, прически... звоним Робин Гуду и трубку бросаем?
— И дальше что? Допросим коров, что дают ей молоко? Обыщем вафельную фабрику?
— Посмотрите, морозильник заперт. Боится, что украдут крем-брюле?
Рано радуешься. Ты прикован к койке, а он на свободе, бессмертен, владеет магией и зол как чёрт. Так что главный претендент на роль мертвеца года — ты, Крюк.
— Поаккуратнее.
— Серьезно, жалуешься на то, как я спасла тебе жизнь?
— Я знал, что ты поверишь.
— Я этого не говорила.
— Но ты же осталась здесь.
Нельзя лишать людей надежды. Это даже хуже, чем плохой конец в доброй сказке.
Прощать куда проще, если верить в искренность человека, когда знаешь, что он боролся и победил.
Лучше рискнуть, чем потом жалеть. Я только что потеряла любимого. Ужасно то, что я ведь не призналась в любви ему ни разу. Я струсила. Испугалась, что всё сразу станет бесповоротным. И всё изменится. У нас с ним ничего не было и теперь не будет. Ничего. Вся надежда на то, что ты не струсишь и мои ошибки не повторишь.
Каждый заслуживает свой счастливый конец.
— Ты меня не знаешь.
— Знаю! И куда лучше, чем ты сама.
— Не хотите пропустить по стаканчику моего фирменного сидра?
— А есть что покрепче?
— Тот мальчик с кинжалом — ты его не тронула. Почему?
— Потому что это ребёнок.
— Нет. Дело не в этом. Я видела по глазам. Что произошло? Что?
— Я смотрела на своё собственное отражение.
— Продолжай.
— Эта безысходность, отчаяние... Я их помню со времён, когда была ещё приёмышем, такой же «потеряшкой». Неприкаянной. Никому не нужной. Девочкой, что засыпала в слезах, тоскуя по своим родителям, которых не было. И никак не могла понять, почему её бросили.
— А когда мы нашлись — было уже поздно.
— Просто тут, на острове, я чувствую себя не героем, не спасителем, а той, кем была всю свою жизнь — сироткой.