— Вы верите в любовь с первого взгляда?
— Да. Вернее сказать, в немедленную и неодолимую тягу. Но не думаю, что это может быть надолго. Потому что это основано прежде всего на физических началах. Включается воображение тела, что, на мой взгляд, не абсурд, а составляющая любви. Физическая тяга необходима, но недостаточна. Люди могут жить вместе и по иным причинам. Они любят друг друга, уважают друг друга, им вместе весело, интересно, а физическая сторона, собственно, и не задействована... Но в выигрыше скоро окажется кто-то третий.
В старости меньше радостей, но больше интереса. Я не боюсь старости — меня пугает другое: что каждый выход больше никогда не станет приключением, пусть даже приключение это — всего лишь обмен улыбками. Для меня старость имеет прямое отношение к физической любви. Страшно, если не сможешь больше вызвать того, что называют желанием. Умереть в пятьдесят лет или жить чем-то другим — грустно. Никогда больше не встретить Незнакомца. Всё-таки лучше всего разговаривать лежа в постели, бок о бок. Исключить из своей жизни приключение — ай-ай-ай!
Хотеть ребёнка — это очень древний, первобытный, дикий инстинкт: нам хочется видеть своё продолжение.
Брак, по-моему, дело хорошее. Жить вдвоём, когда люди любят друг друга, — это, на мой взгляд, идеально. Но совместная жизнь — это же ужас. В сущности, проблема брака проста. Или вы предпочитаете жить с кем-то, идя на уступки, или скука жизни вдвоём оказывается сильнее удовольствия от близости друг друга.
Я думаю, что лучше обмануться в человеке, чем ему не доверять; это и есть, я уверена, единственное нравственное правило: всегда быть, насколько это возможно, предельно добрым и предельно открытым; и тогда ничего не страшно.
Я думаю, будь у меня дочь, мне бы хотелось, чтобы в восемнадцать лет она встретила мужчину, в которого влюбилась бы, как и он в неё, и чтобы они умерли вместе, дожив до восьмидесяти лет, рука в руке. Можно ли представить себе что-нибудь более романтичное? Но беда в том, что жизнь, как правило, так неромантична, что это бывает очень редко… Чаще всего жизнь совсем не такая, какой должна быть. Люди ломаются, или что-то ломается в них. Не знаю, возраст ли тому виной, усталость, характер или образ жизни. Бывают периоды, когда такие вещи накапливаются и вы, сами не зная почему, воспринимаете это как обиду. <...> Мне случается думать, что жизнь — это злая шутка. Если вы мало-мальски чувствительны, то постоянно живёте словно с содранной кожей.
Когда я объявила дома, что я писательница, мама ответила: «Ты бы лучше приходила к обеду вовремя и причесалась как следует», а отец расхохотался.
Мой отец — один из самых остроумных и своеобразных людей, каких я встречала. В 1954 году один журналист спросил его однажды вечером: «Вы позволите мне похитить вашу дочь на время ужина?» (Ему давно пора было позволять это мне!) «Мсье, — строго ответил ему отец, — я разрешаю вам похитить мою дочь, но при одном условии: что вы никогда мне её не вернёте». А потом, повернувшись ко мне: «Иди, детка, но смотри! В половине одиннадцатого и ни минутой позже». Мсье был огорошен...
Тоска в наши дни неотделима от людей, как зубы или волосы. Да и может ли быть иначе? Жизнь у людей беспросветная, их вынуждают так жить. Я нахожусь в привилегированном положении, потому что могу делать то, что мне нравится, могу даже жить одна, если захочу. Но жизнь большинства людей ужасна. Их держат за горло, вынуждают работать с утра до вечера, они смотрят идиотское телевидение, никогда не остаются одни, загнанные в западню такими же людьми, как они. Они не могут позволить себе ни минуты того, что называют «добрым временем», старым добрым временем, которое течёт, секунда за секундой, и можно просто смотреть, как оно проходит. У большинства нет ни жизни, ни времени — только слепой и безумный бег по кругу.
Время от времени одиночество необходимо, но я не забываю, что сказал Стендаль: «Одиночество дает всё, кроме характера». И я не путаю вечерок в одиночестве, за чашкой чая и с хорошими пластинками, с настоящим одиночеством. Тем, которое всем знакомо, от которого не уйти и которое отнюдь не роскошь. Мы рождаемся одни и умираем одни. А в промежутке пытаемся быть не слишком одинокими. Я глубоко убеждена, что все мы в душе одиноки и от этого глубоко несчастны.
... меня интересуют именно отношения людей с одиночеством и с любовью. И я знаю, что это основа жизни человека; не суть важно, космонавт он или акробат, куда важнее, кто его жена или муж, любовник или любовница. Поразительно, что психологические отношения в группе, которые я описываю, применимы к любой среде. Ревность одна и та же для парижского интеллектуала и для фермера из Жиронды. <...> Чувства везде те же, что в одной среде, что в другой.
Писатель — дикий зверь, запертый в клетке наедине с собой. Он выглядывает — или не выглядывает — наружу в зависимости от того, находится ли у него на это время.
Скука — это как микроб, который каждый может подцепить. Если женщина скажет мне: «Я скучаю дома, муж мне надоел, дети меня раздражают», я ей отвечу: «Идите работать!» Если она заявит: «Я скучаю постоянно», я скажу ей: «Выброситесь в окно!» Говоря о скучающих людях, их представляют с вытянутым лицом и апатичным видом. Для меня это люди, которые так и не нашли ничего для себя в жизни. А в любви — это когда двоим становится неинтересно друг с другом.