Всякий высокий юмор начинается с того, что перестаешь принимать всерьез собственную персону.
Стоит мне немного пожить без радости и без боли, подышать вялой и пресной сносностью так называемых хороших дней, как ребяческая душа моя наполняется безнадежной тоской, и я швыряю заржавленную лиру благодарения в довольное лицо сонного бога довольства, и жар самой лютой боли милей мне, чем это здоровая комнатная температура.
Утро зевало уже сквозь окна, свинцовое, окаянное утро дождливого зимнего дня.
Ты любишь меня сегодня почти так, как это обычно бывает у любящих на прощание, напоследок.
Повеситься, может быть, трудно, я этого не знаю. Но жить куда, куда труднее.
Гарри Галлер о Гермине
Только как раз сегодня вечером мне очень грустно, сегодня я не смогу быть веселым, но, может быть, смогу завтра.
Кто искал за развалинами своей жизни расплывающегося смысла, страдал от того, что на вид бессмысленно, жил тем, что на вид безумно, тайно уповал на откровение и близость Бога даже среди последнего сумбура и хаоса?
У меня не хватило дыхания. Тысячи вещей надо было сейчас сказать десятью словами.
Когда в одной душе и в одной крови сходятся два заклятых врага, жизнь никуда не годится...
И тут я разозлился, загрустил, увидел, что я совсем один и никто меня не понимает.
Мы, люди интеллигентные, все сплошь мечтаем о языке без слов, способном выразить невыразимое, высказать то, чего нельзя высказать.
- 1
- 2