Я люблю землю под его ногами, и воздух над его головой, и всё, к чему он прикасается, и каждое слово, которое он говорит. Я люблю каждый его взгляд, и каждое движение, и его всего целиком!

Ах, я вся горю! Я хочу в поле! Хочу снова стать девочкой, полудикой, смелой и свободной; и смеяться в ответ на обиды, а не сходить из-за них с ума! Почему я так изменилась? Почему, едва мне скажут слово, кровь закипает во мне адским пламенем? Я уверена, что стала бы вновь собой, — только бы мне очутиться среди вереска на тех холмах.

Самыми большими моими горестями были горести Хитклифа: я их все наблюдала, все переживала с самого начала! Самой большой думой в жизни был он, и только он.

Ага, ты пришёл, Эдгар Линтон, пришёл? Ты вроде тех вещей, которые вечно попадаются под руку, когда они меньше всего нужны, а когда нужны, их не найдёшь.

Да какое же это общество, когда люди ничего не знают, ни о чём не говорят!

Дорога трудна, — как её одолеть с такою тяжестью на сердце!

Теперь я могу вытерпеть что угодно! Пусть самый последний человек ударит меня по щеке — я не только подставлю другую, а ещё попрошу прощения, что вывела его из себя.

Ты и Эдгар, вы разбили мне сердце, Хитклиф! И обы вы приходите ко мне плакаться о том, что сами натворили, — будто жалеть надо вас!

— Я вправе её целовать, если ей это нравится. И ты не вправе возражать. Я не муж твой: ревновать меня тебе не приходится!
— Я тебя и не ревную. Я ревную к тебе.

Если я не могу сохранить Хитклифа как друга... Если Эдгар хочет быть мелким и ревнивым, я нарочно погублю себя и разобью им обоим сердца, разбив своё.

Я воображала, что, хотя люди ненавидят друг друга и презирают, меня они не могут не любить. И вот за несколько часов все они превратились в моих врагов: да, все, я знаю это наверное. Все в этом доме. Как страшно встречать смерть, когда вокруг холодные лица!

Я никогда не говорю ему: «Не трогай того или другого твоего врага, потому что будет жестоко и неблагородно причинить ему вред»; нет, я говорю: «Не тронь их, потому что я не желаю, чтоб их обижали».