Вопросы о вечности мне представляются туманными: кроме вечной красоты искусства, я не знаю пока ничего вечного!

Смерть и горе — естественная часть жизни. Ничего не поделаешь.

Главное — это владеть собой. Не допускать страха или паники.

Чтобы пройти над пропастью, канатоходец должен быть превосходным мастером, для свершения ему потребуются все силы, все его навыки. Но если он не будет уверен, что пройдет, ему не помогут никакие навыки, никакой опыт. Малейшая неуверенность подкосит.

Он так это произнёс, будто своими руками добился какой-то независимости и освобождения, будто на нём пятьдесят лет пахали, а потом он восстал и уничтожил рабовладельцев и захватчиков лично. Он сказал это с такой гордостью, что мне стало грустно.

В пустынях меридиан нет ни черта. Они похожи на каменный стол, с которого забыли смахнуть крошки.
Если присмотреться, то «крошки» — это почти микроскопические осколки камней. Солнце греет аккуратно, но всё равно раскаляет пустыню до температуры предбанника ада.

Парень явно был сумасшедшим, но всё же хоть что-то да создавал.
Так я сказал Командору, и тот хмыкнул. Марк, ответил он, я не против творчества душевнобольных, но тебе не кажется странным, что единственный найденный тобой творец штамповал именно деньги?

— Да уж... — Я не нашелся, что возразить. — Ты всегда такая циничная?
— Не циничная, — возразила Каро. — Циники не верят, что на свете бывают хорошие люди.

Не сказать всей правды — значит соврать.

В голове вертелась строчка Арагона: «Быть человеком значит бесконечно падать».

Мы живем со шрамами, которые сами себе наживаем.

— Это дело опасное — быть христианкой! 
— Пусть так! Меня ничто не пугает! Я готова на все!

Эта ваша христианская религия, религия тех, кому все остальное в жизни изменило — религия несчастных, обездоленных.