Генри Райдер Хаггард. Жемчужина востока

— Я не страшусь львов, они — дети дети моей родной пустыни, они мне братья, и их рев убаюкивал меня, когда я была ребёнком. Мой отец, вождь нашего племени, назывался повелителем львов, так как умел укрощать их, и я, дитятей, кормила их из рук, они ходили за нами как псы!
— Но ведь те львы давно погибли, а другие не знают тебя!
— Все равно, они почуют родную кровь, почуют дочь повелителя львов! Говорю тебе, госпожа, они могут растерзать всех, но нас с тобой не тронут!

Вам, мужчинам, которые так презирают женщин, еще многому следовало бы поучиться от нас!

Если он чего-нибудь хотел, то всегда старался добиться во что бы то ни стало; как в любви, так и в ненависти своей он был тверд и непоколебим.

Вопросы о вечности мне представляются туманными: кроме вечной красоты искусства, я не знаю пока ничего вечного!

Мы встретились на час и расстанемся навек.

— Что же делать, попробую быть доволен тем, что имею, и постараюсь простить моим врагам!
— Лучше попробуй быть довольным и постарайся уничтожить своих врагов! 

Кинжал мщения может пронзить и сердца князей.

— Если я много погрешил, то потому только, что много любил…
— И еще больше ненавидел!

Их девять, и все бородатые, царственные львы, старые самцы, могучие и величественные. Слушая их, я молодею, я чую запах родной пустыни и вижу порог отцовского шатра... Ребёнком я охотилась на них, теперь они отплатят мне тем же: настал их час!

Высока была цивилизация Рима. Его законы, его гений не умерли и сейчас, его военное искусство и система и теперь еще возбуждают удивление, его великолепные, грандиозные здания, развалины которых уцелели местами, служат образцами красоты строительного искусства, а между тем этот самый Рим не знал ни жалости, ни сострадания. В числе великолепных и величественных его развалин мы не видим ни одного госпиталя или богодельни, приюта для престарелых и сирот. Эти человеческие чувства были совершенно незнакомы народу Рима, находившему удовольствие, забаву и наслаждение в муках и страданиях подобных им людей.
Царь Агриппа по мыслям и понятиям, по вкусам и привычкам был настоящий римлянин. Рим был его идеалом, а идеалы Рима были его идеалами!

— Мир безжалостен и жесток к христианам!
— Друг, он жесток ко всем.

Она была единственной радостью их бесцветной, однообразной жизни, единственным молодым, веселым существом, щебетавшим как птичка, среди угрюмых и молчаливых братьев, вся жизнь которых была полным отречением от всех радостей земных.

Нежная душа ее была полна любви ко всему живущему, сама она росла всеми любима, даже птицы и животные, которых она кормила, видели в ней друга, сами цветы как-то особенно преуспевали под ее уходом и улыбались ей.