– Я и забываю, моя Царевна морская, как порой ты бываешь наивна, несмотря на все лета свои.
– О чём ты?
– Да о том, Марья! Словно дитя малое, ты о хороших да плохих рассуждаешь. О чёрном да белом… При том заранее для нас с тобою места распределила. А ведь правда в том, что мир – он серый, Марья. И даже самый праведник истинный да справедливый на гнусность способен. Вопрос лишь в том, что его вынудить может. И что праведником после этого он быть не перестанет. Коль иначе ты считаешь, Марья, так знай – себе сама врёшь. А дело то – последнее.
… как по мне, век людской друг друга подле во сто крат прекраснее вечности порознь. К чему бессмертие, Чародей, коль тратишь его на сожаления? Думы о былом да не сбывшемся? А я о настоящей жизни говорю. Для нас обоих…
— Хм… скажи мне, дочь моя, что такое зло, по-твоему?
— Зло — это Навь.
— Допустим, а ещё? Правда в том, что зло каждый для себя сам определяет. И что для одного беда, другому радость. А покой да благоденствие для иных кошмар худший. И даже Навь может кому-то не злом показаться.
— Навь?! Но как же, отец…
— Запомни, Царевна, единственная истина в том, что нет на свете ни зла, ни добра. То слова лишь и ничего более. А единственное, что важно — это хватает ли тебе силы самому определять, что да как называть.
— Боюсь я тебя!
— Не бойся! Я ласковый!