— Макарыч, в Ставке Гитлера ходят упорные слухи, что некоторых советских соколов некоторые несознательные механики перед боевым вылетом крестят.
— В Ставке Гитлера все малахольные...
— Когда кончится война, вернёмся мы сюда, пройдем по этим местам, кто остался в живых...
— И позовём лучший симфонический оркестр во фраках. Выйдет дирижёр, я подойду к нему и скажу...
— Пусть они нам сыграют!
— Нет, ты знаешь, я сам. Скажу: «Извини, маэстро, дай я!». И как врежем «Смуглянку» от начала и до конца...
— Наблюдал — во! Только дорогу старшим надо уступать.
— В трамвае — пожалуйста, но не в бою.
— Споёмся!
— Эх, молодёжь, молодёжь... А ты знаешь, что самое тяжёлое в нашей работе?
— При минус тридцать копаться в моторе.
— Самое тяжёлое в нашей работе — ждать!
— Да, улетел девичий полк...
— А может быть, это и лучше — для неё Ромео ещё живой...
— А я для нашей «девятки» штуцера-а выбил…
— А «девятка» тю-тю.
<...>
— И парашют — тю-тю!
— Теперь у нас весь полк поющим будет.
— А если вам дивизию дадут, где балалаек наберётесь?
И! (перед полётом играют в «чет и нечет» на пальцах на удачу) Не считается!
— Краски не хватает… А как у вас? Может, пригодится?
— Э-эх… [уходит]
— Краску оставь!