А он живёт и не чувствует.
— Будешь, — говорит, — реактивы носить, опыты помогать ставить, захочешь — учиться пойдешь.
— Нам, — говорю, — татарам, одна ***. Что ***ать подтаскивать, что ***аных оттаскивать...
— Больше чтобы мата не слышал.
— Ладно.
— Все это для меня неожиданно, — продолжал Николай Николаевич. — Жили рядом, а я толком в тебе ничего не понял. Не проник в твою душу, — вот что обидно.
Они страшные чудаки и дети. Область чувственного, которая их так волнует, они почему-то называют «пошлостью» и употребляют это выражение кстати и некстати. Очень неудачный выбор слова! «Пошлость» — это у них и голос инстинкта, и порнографическая литература, и эксплуатация женщины, и чуть ли не весь мир физического. Они краснеют и бледнеют, когда произносят это слово!
Ну хватит! Что мы с тобой, как два дурачка, разревелись у всех на виду! Мы что, хороним кого-нибудь?... Наоборот — мы живы! Мы живем на полную катушку! Мы совершим еще что-то замечательное!
— Дедушка! Милый! Прости меня!..
— За что?
— За то, что я им верила, а они над тобой смеялись.
— Разве ты в этом виновата? Да и они не виноваты, что смеялись надо мной. Их можно только пожалеть и постараться им помочь.
— Может быть, ты их любишь?
— Конечно.
— И Вальку, и Рыжего, и Лохматого?!
— Каждого в отдельности — нет! А всех вместе — да, потому что они — люди!