— Где ты бомбу взяла?
— Сама собираю.
— Собира... Нет, ты слышала? Она собирает бомбы. Меня в летнем лагере учили корзинки плести.

— Знаешь на кого ты похож с этой прической? Я только что поняла.
— Ну-ка.
— Знаешь актера Перси Хелтона?
— Кого?
— Перси Хелтона. Ты сказала, и я увидел. Блеск. Он всегда играл жалких, писклявых, мелких неудачников.

— Мы с Дагом осенью отправляемся в круиз. Глупо спрашивать, поедете ли вы.
— Ну. Сид и круиз...
— На корабле отправитесь?
— Однозначно, по воде.
— Это большая лодка.
— Конечно, ещё и не качается ровно до тех пор, пока на нее не попадешь.

— Стать бы снова молодым.
— Нет, я бы не хотел. Это ж придется во Вьетнам отправляться.

— А как же Алан, женишок, он не боится — загребут и пошлют воевать?
— Он не годен к строевой. У него грыжа какая-то.
— Я всегда был не годен и этим горжусь. У меня психика нестабильная.

— Помнишь, как пытался увести меня у Генри Гудвина?
— Что, у толстого заики, который по тебе все сох?
— Да, он сделал мне предложение.
— Но что же с ним стало, Господи Боже?
— Он взял нобелевку по химии и заработал миллиард изобретением какого-то лекарства.
— Ну, тебе повезло, что ты осталась не с ним, а со мной.

Помолиться ли что ли на случай, если бог есть, а я все эти годы ошибался?

— Ну разве не прекрасный сок? Там даже искусственная мякоть есть, чтобы походило на настоящий сок.

Кто бы не рулил страной, черных все равно будут иметь, богатые продолжат богатеть, а войны не кончатся.

— Ее родители погибли во время цунами.
— Да. Их затопило горячей лавой.
— Во время цунами?

Всегда с ней так. Ну вот надо, чтобы мать похлопотала. Я бы тоже стал таким, если бы моих родителей сгубило цунами с горячей лавой, падающими камнями и тайфуном.

— А мы между тем совершили уголовное преступление.
— Я знаю. Зато уровень адреналина в крови повысился, нет?
— Я предпочитаю, чтобы он оставался ниже уровня ватерлинии.

Ты видела хоть, сколько она ест? Это что, все революционеры столько едят? Что и Ленин столько ел, что ли?