Мне нравилось, когда на меня смотрели, пока мои глаза были закрыты.

Его взгляд стал как крошечная фотография любимого человека, которую солдат берет с собой на поле боя, не только чтобы помнить все хорошее этой жизни и верить в будущее счастье, но еще − помнить, что это любимое лицо не простит, если он вернется в мешке для трупа.

Я был счастлив, что комната вернется ко мне. В моей-его комнате будет проще вспоминать наши ночи. Нет, лучше остаться в моей нынешней спальне. Тогда, по крайней мере, я смогу представить, что он все еще там, в соседней комнате за стенкой, а если его там нет, то он все еще не вернулся с ночной прогулки, и я могу считать минуты, часы, звуки…

Я вовсе не мудрый. Я же сказал тебе. Я ничего не знаю. Я знаю книги, и я знаю, как соединять слова вместе – это не значит, что я знаю, как говорить о вещах, наиболее важных для меня.

Я глотнул вторую порцию мартини, ощущая себя так же декадентски, как джазовые исполнители: они много курят, много пьют, и их всегда находят мертвыми в канаве в конце фильма.

— Думаю, он лучше меня, папа.
— Уверен, он сказал бы то же самое о тебе, такова ваша схожая сущность.

Говорить абстрактно для него был единственный способ говорить правду.