Ему просто не хотелось расставаться с этой женщиной, ледяной, но не холодной, твёрдой, но не каменной.

У него были тёмно-серые глаза. Глядя с небес, я бросалась в них очертя голову.

В каждой избушке свои погремушки.

Куда впитался алкоголь, там черная ткань становилась еще чернее. Это наблюдение показалось ей интересным; она даже записала в дневнике: «Спиртное действует на текстиль точно так же, как на человека».

Истина заключается в том, что граница, разделяющая живых и мертвых, подчас бывает смутной и зыбкой.

Теперь, когда она вернулась, воспоминания стали ещё слаще на вкус — как цукаты, забытые на полке в чулане.

Истина оказалась совсем не такой, как нам объясняли в школе.

Мёртвые могут с нами говорить, среди живых мелькают духи, движутся, объединяются и смеются над нами. Они-то и составляют воздух, которым мы дышим.

Первый поцелуй — это колокольчик судьбы.

— Как снежинки, — говорила Фрэнни. — Двух одинаковых не бывает, а отсюда кажется: что одна — что другая.

На улице выпал снег. Впервые после моей смерти...

... Я отметила про себя одну из возможностей, которое дает небо. У меня появилось право выбора, и я предпочла сохранить в сердце нашу семью целиком.

Прежде мир делился на чёрное и белое, а тут всё перепуталось. Короче: можно сказать, я пришла в смятение. Точнее, меня охватило смятение. Счастье + испуг = смятение.

Неужели жизнь — это не более чем игра на выживание в душном зале, где ты мечешься в четырех стенах, без конца передвигая деревянные плахи?

Что значит «умерла», размышлял Рэй. Пропала, застыла, исчезла.

Попав на небеса, я первое время считала, что там всем без исключения видится одно и то же...