— Я буду любить тебя вечно, что бы ни случилось. Пока не умру, и после того как умру, а когда я выберусь из страны мёртвых, мои атомы будут летать везде, пока не отыщут тебя…
— И я буду искать тебя, Уилл, — каждую минуту, каждую секунду. А когда мы снова встретимся, то прижмёмся друг к другу так сильно, что нас больше никто никогда не разлучит. Каждый мой атом и каждый твой… Мы будем жить в птицах, и цветах, и стрекозах, и соснах… и в облаках, и в тех маленьких пылинках, которые плавают в солнечных лучах… А когда наши атомы понадобятся, чтобы создать новую жизнь, нельзя будет брать их по одному — только по два, один твой и один мой, так крепко мы соединимся…

— Но где ваш Бог, если он еще жив?<..> Почему он молчит? В начале мира Бог ходил по саду и разговаривал с Адамом и Евой. Потом он стал понемногу отдаляться, и уже Моисей слышал только его голос. Позже, во времена Даниила, он состарился — его называли Ветхими Днями. А где он теперь? Жив ли еще, только немыслимо стар, немощен и безумен, не способен ни мыслить, ни действовать, ни говорить, ни даже умереть — пустая скорлупа, внутри которой все давно сгнило? И если так оно и есть на самом деле, разве не будет высшим благодеянием, истинным доказательством нашей любви к Богу найти его и преподнести ему в дар смерть?

Я заставила себя поверить в то, что мне хорошо и я полностью счастлива сама по себе, без любви другого человека. Полюбить было для меня всё равно что отправиться в Китай: вы знаете, что такая страна существует, там очень интересно и некоторые там побывали, но вам туда попасть не суждено. Я собиралась прожить всю жизнь, так и не посетив Китая, но это меня не огорчало: ведь на свете столько других стран!

— Когда вы перестали верить в Бога, — продолжал он, — вы перестали верить в добро и зло?
— Нет. Но я перестала верить в то, что существуют силы добра и зла вне нас. Теперь мне кажется, что добрыми и злыми бывают поступки людей, но не сами люди. Мы можем назвать поступок добрым, если он пошёл кому-то на пользу, или злым, если он принёс кому-то вред. А люди слишком сложны, на них не наклеишь простых ярлыков.

Насколько я понимаю, Святая церковь учит, что есть два мира: тот, который мы видим, слышим и осязаем, и другой, неземной — мир рая и ада. Барнард и Стокс были... Как бы это выразиться... Теологи-отступники, утверждавшие, что существуют множество других миров, подобных нашему, — не ад и не рай, а материальные и грешные миры. Они рядом, но невидимы и недоступны. Святая церковь, естественно, осудила эту мерзкую ересь. Барнарда и Стокса заставили замолчать.

– На свете есть две великие силы, – сказал он, – и они боролись между собой с самого начала времён. Каждое улучшение в жизни человечества, каждая крупица знания, мудрости и порядочности были вырваны одной стороной из зубов другой. Каждый маленький шаг человека к свободе был поводом для свирепой битвы между теми, кто хочет, чтобы мы знали больше и были мудрее и сильнее, и теми, кто хочет заставить нас быть покорными и смиренными.