Очень глупо ждать, самое обыкновенное и самое неправильное занятие. Жить надо так, чтобы совсем не ждать…

Муравей всегда скорее заметит медведя, чем медведь — муравья.

Хорошо, когда есть решение, которое можно принять.

Когда претендент в диктаторы терпит поражение, он не сразу, не вдруг теряет сторонников и слуг. Особенно в тех случаях, когда в мозгу этих людей надёжно внедрена уверенность в его всесилии. И потом, когда карточный домик власти рассыпается, отдельные валеты и девятки ещё по инерции продолжают держаться туза и выполнять его безумные приказы, даже если они понимают их бессмысленность.

— Тогда прощайся с жизнью.
— Прощаюсь,  — сказала Алиса.  — Убивайте меня. Только учтите, что я буду визжать как недорезанная.

...критерием цивилизованности мира должно служить именно чувство юмора.

«Двадцать два часа ровно», — сказала женщина по телефону «сто». Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер «сто», когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Олег всегда испытывал к бумаге особенное чувство. Бумага, даже чистый листок, была колдовским образом связана со знанием. Она и была создана, чтобы выразить знание. Бумага была как бы проявлением божества.

– За любое знание приходится платить.
– Если бы те не погибли, мы бы жили лучше. Было бы больше кормильцев.
– Но все равно мы оказались бы во власти закона деградации. Или мы часть человечества и бережем его знания, или мы дикари.
– Ты идеалист, Боря, кусок хлеба сегодня нужнее абстрактных ананасов.

У нас как бывает? Голову сносят за прошлые грехи, сегодняшние подвиги не в счет.

Человеку всегда хочется поделиться тайной. И чем тайна удивительнее и заветней, тем больше хочется её рассказать. Человек отлично понимает, что надо молчать — его спасение в молчании, а сам носит в себе тайну, как бомбу замедленного действия, пока не взорвётся.

Надеюсь, вы ничего не взорвёте и не подожжёте. В наш век женское равноправие достигло слишком больших успехов.