Ведь все на свете знак чего-то. Все имеет смысл и говорит о чем-то.

Всеобщая смерть — это утешительная справедливость. Страшно умереть, потому что обидно отстать — другие пойдут дальше и увидят то, что для тебя навсегда останется скрытым за поворотом.

— Погоди, но ведь мы говорили совсем о другом. О чем?
— Мы говорим всё это время о любви. Мы об этом с тобой никогда не говорили. Будто избегали этого слова. Наверное, казалось несоразмерным: разве можно собрать всё, что чувствуешь, в какое-то узкое слово, как в воронку?

Послушай, любимый мой, ты всё-всё когда-нибудь поймёшь. Есть вещи, которые и существуют только для того, чтобы быть понятыми потом.

Если ты ничего больше не можешь дать людям, они уходят.

Нет ничего временного — вот напишешь что-то случайно в детстве вилами на воде, подгребая упавший в пруд мяч, а окажется, что навсегда.

Вот я знаю, Сашенька моя, что ты существуешь. А ты знаешь, что я есть. И это все делает меня здесь, где все шиворот-навыворот, настоящим.

Когда люди вместе — неважно, где их тела.

Сказал: «Так ты исчезнешь, а вот если я тебя запишу — ты останешься». А ты засмеялась: «Куда же я могу исчезнуть? А вот ты свою записную книжку забудешь в метро — и всё! Как ты не понимаешь: и один мой волос, который останется на подушке, когда я утром уйду, реальнее всех твоих слов, вместе взятых.

А мне ничего фарфорового не нужно. Нужно всё живое, здесь и сейчас. Ты, твое тепло, твой голос, твое тело, твой запах.

Никому в голову не приходит давать названия небу, хотя и там, как в океанах, есть свои проливы и моря, впадины и отмели.

Прошлого нет, но, если его рассказывать, слова можно растянуть в целые дни, а можно, наоборот, целые годы упихнуть в несколько букв.

Я смотрела на этого человека, у которого по нелепости так чудовищно погиб самый дорогой человек, как он азартно торгуется, хохочет, хлопает рыбачек по плечу, — и не понимала, что это? Очерствелость души? Сила жизни? Или сила жизни и есть очерствелость души?

Человек есть хамелеон: живущий с мусульманами — мусульманин, с волками — волк.

Свет за одну секунду пробегает сотни тысяч верст — и только для того, чтобы кто-то мог поправить шляпу в зеркале!

И вот лежал тогда на моём старом, продавленном диванчике, скрипевшем от каждого движения, вернее даже, он не скрипел, а орал, мол, эй вы там, немедленно прекратите, вы там любовь крутите, а я вот-вот рухну, все ножки шатаются!