В детстве и в дальнейшем нелюбимая дочь сосредоточена на своей матери; она воспринимает саму себя поверхностно и только в связке с вопросами, обусловливающими весь ее эмоциональный ландшафт. Первый из них: «Почему мама меня не любит?» – но есть и многие другие на ту же тему: «Что я могу сделать, чтобы заставить маму полюбить меня?» или «Какой я должна быть, чтобы нравиться ей?». Дочь, конечно, не осознает, как материнское обращение сказывается на ней – на том, как она воспринимает мир, реагирует на других людей, справляется с внутренним дискомфортом. Она не знает, почему иногда чувствует себя одинокой и запутавшейся. Не понимает, почему вынуждена кусать губы, чтобы не заплакать, видя, как одноклассницы её опережают, а она не может их нагнать, и просто цепенеет, мечтая ничего не чувствовать. Не понимает, почему ей трудно заводить друзей. Она утешается мыслями о том, что все, конечно же, чувствуют то же самое или что ей и одной неплохо.

Тревожно-привязанные дочери сверхкритичных и требовательных матерей тяжело воспринимают любую критику, более того, видят её там, где о ней нет и речи. Любое замечание, содержащее хотя бы намёк на критику, может привести тревожную личность в гиперэмоциональное состояние повышенной готовности, часто с такими неприятными последствиями, как скатывание в ссору, которой поначалу ничего не стоило избежать.

Начиная с «Ромео и Джульетты» и заканчивая «50 оттенками серого», любовь изображается как всепоглощающая страсть, разрушающая границы между вами и другим. Однако науке известно, что здоровые, стабильные, подлинно тесные взаимоотношения возможны только между двумя людьми, взаимосвязанными и в то же время способными к автономии. Парадоксально, но, как доказала работа Брук Фини, будучи одновременно зависимыми и автономными, люди становятся более уверенными в себе и самостоятельными и ставят перед собой цели, на которые иначе не замахнулись бы.

В психологии существует представление о том, что «зло сильнее добра». Это означает, что негативные события оказывают намного более важное и долгосрочное воздействие, чем позитивные, хотя в нашей жизни гораздо больше дней и лет в целом благополучных. Осознайте, в каких подробностях вы вспоминаете неприятную встречу или травмирующее событие, и сравните с воспоминаниями о дне, когда не случилось ничего плохого. Именно дурные моменты врезаются в память. Ещё долго после того, как развеются впечатления от отпуска на море, мы помним ужасный обратный рейс, шумного пьяного соседа и потерю багажа.

Один из парадоксов этого путешествия внутрь себя заключается в том, что всем нам трудно увидеть, какие именно травмы нам нанесли. Довольно сложно заметить даже изначальную травму – то, что мы были нелюбимы, а наши потребности не удовлетворялись, – для этого необходимо избавиться от ставшего привычным представления о норме, от груза стереотипов, от отчаянного желания принадлежать к семье и даже от надежды, проснувшись однажды, обнаружить, что все чудесным образом наладилось.
Другая проблема – ясно увидеть себя. Эта задача трудна для любого человека, но счастливы те, кто видят то, что сокрыто в них и спрятано от посторонних глаз – и хорошее, и плохое, – отраженным в зеркале тесных взаимоотношений. Для многих нелюбимых дочерей это также сложно.
Однако понемногу, крупица за крупицей, мы можем расчистить завалы, оставленные детством, и отполировать свои внутренние зеркала, в которых отразятся девочки, которыми мы были, женщины, которыми являемся, и женщины, которыми хотим стать.

Вы, конечно, знаете поговорку «Отступающие не побеждают, победители не отступают»? Так вот, это неправда. Не смешно ли, что наша культура воспевает упорство и настойчивость? Человеку свойственно упорствовать очень долго после того, как это лишается смысла, в какой бы нездоровой ситуации он ни находился и каким бы несчастным себя ни чувствовал! Это относится ко всем, но особенно к нелюбимым дочерям. Люди с надёжной привязанностью, ставя перед собой цели, отдают себе отчёт в том, что могут столкнуться с препятствиями и даже потерпеть неудачу. Однако они знают, что человек способен меняться и развиваться, и поэтому не считают провалы свидетельством своей врождённой и неискоренимой дефектности. Из этого не следует, что неудача ничего для них не значит, однако она не сокрушает их.