— Он денег дал?
— Нет, не дал.
— Как не дал?
— Ну как, не дал? Прилично не дал. Ровно столько, сколько я просил, вот столько он и не дал.
— И что вы теперь будете делать?
— Пойду, пообедаю. Вопрос с деньгами это, конечно, не решит, но что же теперь, не обедать?
Каждый раз чувствую себя плохим, когда просто хочу быть счастливым.
Ну сколько же можно? Я же уже в таком возрасте, когда имею право не делать чего-то, только потому что так все делают.
— Должна быть в женщине какая-то загадка.
— Саш, должна быть и в загадке хоть какая-то женщина.
А у меня мама очень переживает когда я выпиваю... даже одну рюмку, сразу говорит:
— Сынок, ну в чём необходимость?
Вот когда с папой смотрели футбол по телевизору, она говорит:
— А вот интересно, кем становятся футболисты когда заканчивают свою карьеру.
Ну папа такой сразу:
— Тренерами, судьями, журналистами, футбольным чиновниками, кто-то уходит в бизнес, кто-то спивается.
Она говорит:
— Вот, сынок, — спиваются.
Так с печалью посмотрела на экран телевизора, а там как раз «Барселона» и «Реал», двадцать две человеческие трагедии.
А как пенальти он забивает? Стоит, лобик наморщит, сначала на мячик посмотрит, потом на вратаря, потом опять на мячик. И такой серьёзный... Как будто правда каким-то важным делом занят.
Про Месси.
— А у меня мама всегда, когда звонит, спрашивает: «Сынок, как дела?». Я говорю: «Хорошо». Она такая: «Точно?». Я говорю: «Да». «Может быть, есть какие-то проблемы?». Я говорю: «Да нет, мам, все хорошо». И тогда она мне говорит: «Понятно. Какой-то ты стал отстранённый, неродной». Обижается, что у меня все хорошо.
— Ну так заболей, простудись. Тебе что, сложно порадовать маму?
Существует же какая-то денежная верность. Верен ты своим деньгам, распоряжаешься ими эффективно, тогда и они тебе верны. А повёл ты себя ветрено, ушли от тебя... к Прохорову!
— Сынок, это нехорошо.
— Мам, я не за осуждением, я за пониманием пришёл.
— Это несправедливо по отношению к Насте. Ну всё-таки двадцать лет...
— Да нет никакой справедливости. А я, мам, есть.
— Сынок, так нельзя.
— Пап, я знаю, что нельзя. Это ж вы меня воспитали. Но как можно — тоже невозможно.