Это был всего лишь самый красивый юноша, какого она видела в своей жизни. Высокий, тонкий, изящный, он сидел у журнального столика, вытянув перед собой длинные ноги. Выражением лица он походил на большого симпатичного кота: резкие черты, слегка раскосые озорные глаза и обезоруживающая ленивая усмешка. Нет, не просто ленивая, подумала Мэри-Линетт, а дурацкая и льстивая. А может, даже тупая. Красивые парни не производили на Мэри-Линетт впечатления, если только не были худощавыми и темноволосыми и если с ними не было интересно, как... ну, как с Джереми Лаветтом, например. У роскошных парней, этаких ленивых больших котов, нет никаких стимулов развивать свой ум. Они самовлюблённые и тщеславные, и их коэффициента умственного развития хватает лишь на то, чтобы кое-как переползать из класса в класс.
— Ох, осторожнее, моя милая.
— В каком смысле?
С грустной улыбкой Мэри-Линетт накрывает ладонью мои холодные пальцы.
— Самое светлое сердце становится тёмным, когда его разбивают.
Мораль — это удел среднего класса. Низшие классы не могут позволить себе такое удовольствие, а высшие слишком ленивы, чтобы следовать принципам.
В эту ночь Линетт Скаво снова приснился сон. Тот, который она уже много раз видела раньше.
— Эй! Мэри Элис, все нормально?
— Да, спасибо. Все хорошо.
— Ладно. Ну до встречи.
Но на этот раз что-то изменилось.
— Нет, я вижу, что не все. Прошу, скажи, что случилось. Позволь мне тебя спасти.
— Ты не можешь.
— Почему?
— Милая, мы не можем предотвратить то, чего не предвидим.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Можно. Да. Радуйся этому прекрасному дню. Их ведь так немного.
Больше я никогда не снилась Линетт, и я этому очень рада.
В эту минуту Линетт решила раз и навсегда: травить своих детей успокоительным она не намерена. Хотя от всей этой колготни и нервотрепки Линетт сама не прочь был отравиться чем-нибудь успокоительным.