Диверсант. Конец войны

Средь будничной тьмы
Житейской обыденной прозы
Забыть до сих пор мы не можем войны,
И льются горючие слёзы...

— Бобриков, и этой песни ты не знаешь?
Нет.
— Эх, ты, кулема городская...

Похожие цитаты

Юний и Льют только потому могли свои мерзости творить, что посадили на сворку «псов», и те по указке убивали, били и насиловали. И не скажешь сразу, что страшнее – лютая злоба хозяина «скотного двора» или спокойная исполнительность пастухов.

— Такими кадрами, как ты — не разбрасываются.
— Да? ... А почему я тогда здесь? [на зоне]
— А здесь ты, Бобриков, по своей собственной глупости. Ориентацию в пространстве потерял.

В этой озаренной ярким пламенем свечей комнате хранятся жизнеизмерители. Стеллаж за стеллажом тянутся приземистые песочные часы – по одному стеклянному сосуду на каждого живого человека. Они работают беспрерывно, не требуя завода, все льют и льют свой мелкий песок из будущего в прошлое. Каждая падающая песчинка добавляет неприметный шелковый звук в общий свист, отчего кажется, что помещение полнится звуком морского прилива.
А вот и обладатель этой чудной комнаты, он медленно и величаво шествует вдоль стеллажей. Вид у него озабоченный. Его зовут Смерть.

Небесные матросы в нас, запрятанные в глубь
Поют, не открывая глаз, не размыкая губ.
Созвездия ещё лежат, как будто мы юнны,
Зрачок божественный прижат к отверстию луны.
Хоть мы распороты, как сеть, мы из своей норы
Умеем вспоминать и петь, и сочинять миры,
И как обходчики путей ходить через века
И говорить через детей на предков языках.
Хоть памятники нас мертвят, мы тут, из под руки,
Гдядим, как в пальмовых ветвях снуют бурундуки.
И льются мёд и куркума из солнечной трубы
На наши стёртые дома, невидимымые лбы.