Касаться возлюбленной и лапать мамзель – вещи несопоставимые, как выдержанный коньяк и сивуха. Конечно, бывают моменты, когда и сивуха скрасит быт, но в здравом уме и твердой памяти следует предпочитать выдержанный коньяк.

— Самое пикантное на свете – правда. Хотя и это рассуждение весьма тривиально. А тривиальному место в столе.

— Все это тщета, любезный друг, — произнес он. – Старое тряпье. В душе писателей нет ничего, кроме старого тряпья. Его разносили еще древние…
— Чем же ты занимаешься на самом деле?
— Раскладываю тряпье по полкам… Очень дисциплинирует.

Как прекрасно рассуждать о греческих богах и полном отсутствии богов теперь, когда твое колено обвивает дамская ножка! Прекрасно искать дриад в ночных парках. Награда всегда была ощутимой… А потом – война, пиф-паф, прощай, прелестница, нас ждет осада Трои…

— И что произошло между тобой и ей? – спросил я.
— Ничего, любезный друг. Она могла подарить мне вечность, я ждал этого два года, а стал обладателем всего лишь этой туфли…

— Я так люблю вас! – выдохнул я.
— Да, я тоже была в вас немного влюблена, — проворковала она. – Два года назад. Можете считать, что это было признание…
— Не может быть… — пробормотал я. – Вы, ВЫ?
— Да, практически…
— И что теперь? – я опешил, подозревая, что ее слова ввергли меня в ад упущенных возможностей.

Где мои двадцать лет? В коллективную честь верят лишь дети и глупцы.

В наше время звонкое прозвище – больше, чем успешная карьера.

У него был все тот же мальчишеский смех, источником которого в равной мере может служить довольство или отчаянье. Хороший смех. Смех старого солдата.

— А мне кажется, ты здесь скучаешь.
— Отнюдь, отнюдь… Я, как ты можешь догадаться, открыл у себя склонность к писательству. А писательству пристала тишина.

Я не боюсь демонов, скрытых внутри людей, потому что верю в божественную природу человека.