Но предрешено
И не дано остановить:
Или убить, или на дно,
Нашу судьбу не изменить.
Потом он перестал быть серьёзным и стал чрезвычайно весёлым, начав высмеивать нас и нашу военную гордость, наших великих героев, нерушимую славу, могущественных царей, древних аристократов, освящённую веками историю — он смеялся и смеялся, пока нам не стало тошно от этого смеха; наконец он немного успокоился и сказал: «Хотя, по большому счёту, это не смешно, здесь присутствует своего рода сантимент, если вспомнить, как коротки ваши дни, как инфантильна ваша показная пышность, какими тенями вы являетесь!»
Даже рождённый в рубашке может окончить свою жизнь в рубище нищего.
Неустойчивость, зыбкость, эфемерность всего земного, маленькой частицей которого была судьба служивого человека, воспринимались Стариком как нечто неоспоримое, аксиоматичное, единственно постоянное в нашем мире. Жизнь — это ожидание удара из-за угла, говаривал он, вспоминая при этом все те же строки Алексея Толстого:
«Все пепел, призрак, прах и дым.
Исчезнет все, как вихорь пыльный...»
Поэт размышлял об участи человеческой вообще, о неизбежном конце, ожидающем всякого живущего. Генерала больше занимали мысли о тех превратностях, которые подстерегают человека на пути к этому неминуемому финалу. Умозрительный фатализм — это одно. Другое дело, когда судьба обрушивает неожиданный удар на твою собственную, не абстрактную, а совершенно реальную голову, и тебя, плывущего по какому-то привычному течению, вдруг начинает бросать водоворот о подводные камни и мели. После таких испытаний человеку просто необходимо осмыслить, что же с ним произошло, какие враждебные, дружественные или стихийные силы перевернули его существование.
... не надо ничего ждать. И не надо ничего бояться. Лучше быть готовым ко всему и со смирением к этому относиться. Я ужасный фаталист. Именно это больше всего меня сближает с русской душой. Всё предначертано, и что должно случиться, непременно произойдет. То же и в любви. Если девушка тебя любит, тем лучше для тебя, а если не любит — тем хуже для неё.
Интервью парижскому корреспонденту «Известий» 19 мая 2010 года.
Этот тяжелый булыжник мог быть заложен в кладке
Стены собора старой Европы или в Кельтском замке.
Мог лежать на дне Байкала или вершине Эльбруса,
Но по воле судьбы он попал в строительный мусор.
Быть брошенным в окно автомобиля патрульной службы,
Похоже, единственный способ ощутить себя нужным.
Короткий трип в реальность из мира тесных рамок,
Полностью во власти случая и в руках хулигана.