С посветлевшим лицом показав на дома, между которыми мы как раз громыхали, он поинтересовался: что я чувствую сейчас, вернувшись домой и увидев город, из которого пришлось уехать? «Ненависть», – ответил я. Он умолк, но вскоре высказал замечание, что, к сожалению, может понять мои чувства. Вообще-то, по его мнению, «в данной ситуации» и у ненависти есть своё место, своя роль, «даже своя польза»; и добавил: он прекрасно знает, кого именно я ненавижу. «Всех», – сказал я.

Но в то же время материальную выгоду от Холокоста черпали все, независимо от национальности, возраста и пола. «В 1942 г. [в Гамбург] прибыло 45 судов с грузом нетто 27227 тонн вещей, отнятых у голландских евреев. Около 100000 жителей приобрело краденые вещи, продававшиеся на аукционах в порту». Между 1941 и 1945 гг. в Гамбурге почти ежедневно проходили аукционы еврейской собственности — при том что среди немецких городов Гамбург не был каким-либо особо привилегированным в этом отношении. Французский священник отец Патрик Дебуа во время работы по документированию массовых захоронений на Украине услышал от одного из местных жителей: «Однажды мы проснулись в нашем местечке, и на всех была еврейская одежда».

...бывший узник Бухенвальда Давид Руссе описал то, что, как мы теперь знаем, происходило во всех концлагерях: «Триумф СС требовал, чтобы истерзанная жертва дозволяла отвести себя к виселице, не выказывая никакого протеста, чтобы жертва отреклась от себя, забыла о себе, чтобы она утратила свою личность. И делалось это не просто так, не из чистого садизма, эсэсовцам было нужно, чтобы жертва признала свое поражение. Эсэсовцы понимали, что система, которая способна уничтожить жертву ещё до того, как она взойдёт на эшафот... является лучшей из всех возможных систем, призванной держать в рабстве целый народ. В рабстве. В подчинении. И нет страшнее зрелища, чем эта процессия человеческих существ, покорно, словно марионетки, бредущих к смерти» (LesJours de notre mart, 1947).

Зло в Третьем рейхе утратило тот признак, по которому большинство людей его распознают — оно перестало быть искушением. Многие немцы и многие нацисты, возможно, испытывали искушение не убивать, не грабить, не дозволять своим соседям идти на верную гибель (а то, что конечной точкой транспортов с евреями была смерть, знали все, хотя далеко не все знали чудовищные подробности) и тем самым не становиться соучастниками преступления, которые извлекли из него выгоду. Но — Господь знает, они научились противиться искушению.