Проблема не в художниках, а в публике. Не для кого стало записывать музыку, снимать фильмы. Единственное, в чём наш мир нуждается в художественном смысле — это в хорошей публике. В людях, которые действительно хотят смотреть фильмы, хотят слушать музыку, в тонких, восприимчивых людях. Ты можешь быть настолько хорош, насколько хороша твоя публика. Но где она?
Изобразительное искусство развивается: художники эпохи Возрождения рисовали женщину обнажённой, современные рисуют её голой.
— Я тут купил кое-что, Беатрикс. Зашёл в книжный магазин и купил вот это за хорошие деньги. Хью Уитфорд пристал ко мне в клубе и полдня болтал без умолку, он вечно трясёт челюстью, купил 3 твоих книжки своей внучке, да ещё отправил с кораблём друзьям в Бомбей. Вскоре все рассказывали, что купили книгу, которую написала моя дочь. Я подумал, что и мне пора её купить, я пошёл прямо в Хэтчерс и заплатил за неё шиллинг.
— Я бы тебе её дала.
— Я хотел купить её. Как и все другие. Я должен извиниться перед тобой. Когда ты показывала мне свои рисунки, я видел лишь девочку, которая хочет услышать мои замечания, но ты больше не та девочка. Ты — художник. Подлинный художник. Я был бы горд услышать такое про себя, но теперь я горжусь тобой, Беатрикс.
И в дому любом ты встретишь в красном западном углу
Ослепительное зрелище помутнения уму –
Намулёвану Малевичем мировую пустоту.
Искусству угрожали два чудовища: художник, который не является мастером, и мастер, который не является художником.
Чем больше будет художников, которые рисуют не для услаждения глаза и укрепления веры, а ради денег и собственной славы, тем чаще мы будем сталкиваться с непотребством, назыаемым стилем и подписью.
... Писатель и художник пользуются разными средствами, но выражают одну и ту же мысль.
— Мой эпиарх, стражник спит. А я... Я знаю, что ты невиновен.
— Знаешь? Откуда?! — Эпиарх резко вскинул голову. Это было так красиво, что рука художника невольно дёрнулась сделать несколько штрихов, но Диамни помнил, зачем пришёл.
— От тебя самого. — Диамни встал на колени рядом с узником и принялся сосредоточенно расправлять шкуры. — Я рисовал все три дня на суде... Я, как и все, верил в твою виновность. Улики были неопровержимы, но мои руки делали своё дело. Сегодня я показал свои рисунки мастеру, и он сказал, что ты невиновен. Я подумал, что ослышался, но учитель приказал мне смотреть на твоё лицо пять минут. Когда мастер перевернул часы, я понял, что он прав. Мой эпиарх, ты не насильник и не палач... Я не знаю, как вышло, что всё указывает на тебя, но это ложь.
Не надо особенно бояться приписывать художникам прошлого тот идеал, которого они никогда не имели.
- 1
- 2