Эйнштейн однажды написал Чарли Чаплину:
«Ваш фильм «Золотая лихорадка» понятен во всем мире, и Вы непременно станете великим человеком.»
На что Чаплин ответил:
«Я Вами восхищаюсь еще больше. Вашу теорию относительности никто в мире не понимает, а Вы все-таки стали великим человеком».
Картману снится, что он поет в группе:
— Да, я звезда! Звезда!
Просыпается:
— А чёрт, я никто!
Чем больше моя слава, тем я больше тупею; и таково, несомненно, общее правило.
Я раньше мечтал — скорей бы меня начали узнавать. Теперь думаю — только бы не перестали! Но, слава богу, меня не рвут на части. Так, подбежит кто-нибудь, отщипнет кусочек пальто..
А фамилия моя — фамилия моя слишком известная, чтобы я её называл!
Он мечтал, что о нем напишут в журналах и однажды кто-нибудь где-нибудь проведет ретроспективный анализ его работ, хотя не имел ни малейшего понятия о том, что это будут за работы. Он жаждал экстремальных ощущений, но без осложнений и неприятностей. Ему хотелось жить так, чтобы даже случайно сделанная фотография оказывалась удачной. Его жизнь должна выглядеть удачной, веселой; точно, в ней должно быть много веселья и не больше печали, чем совершенно необходимо.
Ты никто, пока о тебе не заговорят...
(Пока о тебе не говорят, ты не существуешь.)
Я всегда знал, что я звезда. А теперь и весь мир со мной согласен.
Кто из нас не сидел на унитазе и не воображал себя суперзвездой?!
Мало кто мыслит больше, чем два или раза в год; я стал всемирно известен благодаря тому, что мыслю раз или два раза в неделю.
Ты меня удивляешь. Ты знаешь сокровища Сьерра Мадре, но не знаешь Шарлиз Терон. Ты напоминаешь мне мою бабушку.
Не беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы иметь высокий чин. Не беспокойся о том, что тебя не знают. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы тебя знали.
Сколько себя помню, я все время старалась отрицать, что Джон Войт — мой отец. К обиде на него за предательство добавилось желание доказать себе, ему и окружающим, что я могу добиться всего без фамилии Войт. Так поступают многие — Николас Кейдж, например.