— Я тут купил кое-что, Беатрикс. Зашёл в книжный магазин и купил вот это за хорошие деньги. Хью Уитфорд пристал ко мне в клубе и полдня болтал без умолку, он вечно трясёт челюстью, купил 3 твоих книжки своей внучке, да ещё отправил с кораблём друзьям в Бомбей. Вскоре все рассказывали, что купили книгу, которую написала моя дочь. Я подумал, что и мне пора её купить, я пошёл прямо в Хэтчерс и заплатил за неё шиллинг.
— Я бы тебе её дала.
— Я хотел купить её. Как и все другие. Я должен извиниться перед тобой. Когда ты показывала мне свои рисунки, я видел лишь девочку, которая хочет услышать мои замечания, но ты больше не та девочка. Ты — художник. Подлинный художник. Я был бы горд услышать такое про себя, но теперь я горжусь тобой, Беатрикс.
Из рассказа «Голова моего отца»
— У меня ноги короче, чем у тебя. Можно я тебе на шею сяду?
— Можно. Только до 18. Потом снимешь квартиру и топай самостоятельно.
Я делал все возможное, чтобы моих пятерых детей не душило уважение ко мне; и это мне, я бы сказал, удалось; но что бы вы ни делали и как бы они вас ни любили, они всегда будут смотреть на вас слегка как на чужого: вы пришли из краев, где они не родились, а вы не узнаете тех стран, куда они идут; так как же вам вполне понять друг друга? Вы друг друга стесняете, и вас это сердит. И потом страшно сказать: человек, которого больше всего любят, должен меньше всего подвергать испытанию любовь своих близких: это значило бы искушать бога. Нельзя слишком многого требовать от нашей человеческой природы. Хорошие дети хороши; мне жаловаться не на что. И они еще лучше, если не приходится к ним обращаться. Я бы мог многое рассказать на этот счет, если бы хотел. Словом, у меня есть гордость. Я не люблю отнимать пирог у тех, кому я его дал. Я словно говорю им: «Платите!»
— Во Франции есть поговорка, — продолжает Марк, — «Проще ослабить болт, чем закрутить». То есть нужно быть очень жестким. Если ты тверд, то сможешь и расслабиться. Но если слаб...»закрутить болт», то есть стать сильнее, будет очень сложно.
— А почему мама так странно себя ведёт? — решил спросить он.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, любит меня.
237 здоровенных мужиков я спасла, вытащив с поля боя, но не смогла научить одного маленького мальчика быть человеком.
Как бы нам дети ни делали больно, как бы ни обижали, мы их всегда простим.
— Ты не должен пытаться нравиться другим. Даже отцу. Стремись понравиться самому себе. Вот сейчас ты собой доволен?
— Нет. Я придумал весь этот план с Вашими стихами, чтобы… чтобы он похвалил меня. Хотя бы раз в жизни. И он похвалил. Понимаете?
— У нас с тобой очень много общего. Вот только меня так и не похвалили. Ведь я не пропал. А сумел Пушкиным стать.
Обезьяны носят своих детенышей на руках. Львы так не делают. Они следят. Просто следят.
Отец осторожно подвёл сына к краю и не дал ему отшатнуться — заставил смотреть в бездну.
– Чувствуешь страх? – спросил отец. – Никогда о нём не забывай. Этот страх ты должен чувствовать в минуту слабости – когда захочешь забыть, кто ты есть и что ты служишь отчизне. Когда перед тобой встанет выбор – жизнь или честь. Если предашь свою страну, своё имя, своё наследие – это всё равно что сделать шаг в пропасть. Бездна не видна, однако она реальна. Никогда не забывай об этом, сын мой…
Людям нравятся журналы с картинками.
Мы все — большие дети.