— Нечего с вами и говорить. Никогда вы этой границы не поймёте.
— Какой?
— А вот — где кончается кокотка, с которою порядочному человеку неудобно раскланяться при обществе, и где начинается женщина, хотя и доступной нравственности, но с которою вы обязаны раскланяться даже при своей жене, сестре, матери.
Я – настоящая русская по натуре: в какую среду ни попаду, сейчас же попаду в тон, заражусь её взглядами, вкусами, манерами. Один ученый человек доказывал мне, будто это – великое качество русских, будто благодаря ему, они стали лучшими из колонизаторов. Лермонтов похвалил за него Максима Максимовича, а Гончаров – русских матросов из Японии. Может быть, они и правы, судить не смею; только это качество, как мне кажется, носит в себе задатки большой бесхарактерности, отсутствия самостоятельной мысли и самостоятельных убеждений. Я ни на одном языке не встречала пословицы равносильной «с волками жить – по волчьи выть»; это принцип русской податливости и уступчивости.
Мой муж вовсе не смотрит на меня как на женщину; что я самка: вещь приятная, потому что она красива, покорна, доставляет много удобства, рабочей выгоды и домашнего наслаждения; но в то же время – вещь. Которая не имеет ни самостоятельной воли, ни мнения, которая должна жить так, как ей муж приказывает, и не поднимать своего голоса, если не спрашивают; когда же милостиво спросят, поднять робко, просительно, совещательно – не больше. Он никогда не спрашивал моих советов. Он все делал сам и показывал мне уже сделанным.
Всплески весла впереди прекратились, и в темноте, тепло и страстно, нежным, звенящим звуком раздался красивый голос Евлалии, и хотя говорила она тихо, но, — показалось бедному влюбленному, — слова огромные, как мир, и важные, как вечность.
— Любовь — это вот: чтобы вся жизнь сразу пламенем вспыхнула, горела — горела долго, а потом сразу погасла бы... и это — смерть!
«Вот так-то я и люблю тебя!» — подумал Федор Евгениевич, и в груди его все задрожало, и весь он стал полон страстной мысли, и сам чувствовал, как она засветилась на его лице. И он был рад, что темно и что Евлалия не видит его в эту минуту так близкой к ней беззаветной страсти. Он так любил и так наслаждался блаженством любить, что сейчас ему не надо было и взаимности, чтобы быть счастливым. Красота чувства, полнота жизни сами были наслаждение...
К пристани они доплыли, уже не сказав друг другу ни слова...