Джордж Бернард Шоу. Дом, где разбиваются сердца

Меня с детства учили быть приличным. Я не возражаю против того, чтобы женщины красили волосы, а мужчины пили, — это в человеческой натуре. Но совсем не в человеческой натуре рассказывать об этом направо и налево. Стоит только кому-нибудь из вас рот открыть, как меня всего передергивает от страха — что еще сейчас тут ляпнут?

Мой отец отлично мог бы управлять, если бы люди не клеветали на него, не обманывали его и не презирали за то, что он такой хороший.

С палкой в руках всякий дурак сумеет управлять.

Я остался с тем, что перехитрил всех остальных. Если это не торжество деловитости, то как это еще назвать?

Я, может быть, ничего не понимаю в моих машинах, но зато я прекрасно умею сунуть палку в чужую машину.

Есть ли на свете рабство более гнусное, чем это рабство мужчин у женщин?

Игра в кошки-мышки с прекрасным полом — премилая игра, но я могу с вами до того доиграться, что голову вам оторву.

Нет в мире такого омерзительного животного, каким способна быть женщина.

Даже когда вы сплетничаете, вы ни о чем говорить не можете, кроме как о себе самом, о своих огорчениях, своих болезнях и о том, кто вас обидел.

Наполеон был совершенно прав, когда говорил, что женщины — это занятие для бездельников.

Никогда не ревнуйте к настоящему живому мужчине. В конце концов всякого из нас вытеснит воображаемый герой.

Я больше всего на свете боюсь напиться допьяна. Быть пьяным — это значит грезить, размякнуть, поддаться любому соблазну, любому обмну.

Вы, более юное поколение, отворачиваетесь от романтики, чувств и снобизма, предпочитая им деньги, комфорт и жестокий здравый смысл.

Я не могу долго переносить ни мужчин, ни женщин.

Мы теперь знаем, что душа — это тело, а тело — душа. Нам говорят, что это не одно и то же, потому что нас хотят убедить, что мы можем сохранить наши души, если мы позволим поработить наши тела.