– Это не волшебство, – сказала она, посерьёзнев. – Всего лишь плод многовековых исследований, проведённых очень внимательными людьми, сосредоточенными на своём ремесле. Правая половина лица – это вы сами, левая половина – связанные с вами люди. Например, если я вижу на правом виске маленький прыщик цвета инсёку, я знаю, что этот человек влюблён. А если такой же прыщик на левом виске – значит, в него влюблены.
– Нет, вы всё же надо мной смеётесь!
– Ну, и чем же я сегодня занимался? Или нет, лучше определите, о чем я думал? – иронически улыбнулся он.
– С утра у вас болела голова, вот здесь. – Лёгкие пальцы чуть коснулись его виска, и Фандорин вздрогнул – то ли от удивления (про головную боль она угадала), то ли от самого прикосновения. – Вас одолевали печальные мысли. По утрам это с вами часто бывает. Вы думали о женщине, которой больше нет. Ещё вы думали о другой женщине, которая жива. Вы представляли себе всякие картины, от которых вам стало жарко.
– Недавнее прошлое можно определить по нижним векам. Скорое будущее – по верхним. Вы позволите?
Белые пальцы опять коснулись его лица. Прошлись по бровям, щекотнули ресницы. Фандорин почувствовал, что цепенеет.
Внезапно О-Юми отшатнулась. Её глаза смотрели на него со страхом.
– Что… что такое? – спросил он хрипло – вдруг пересохло в горле.
– Сегодня вы убьёте человека!..
Судить о народе следует по его лучшим, а не худшим представителям.
Надворный советник зашёлся таким бешеным матом, что из толпы донеслось уважительное:
– Внятно излагает.
Конституция – вот единственное спасение, размышлял инженер, несмотря на зрелый возраст все еще не изживший склонности к идеализму.
Сильнее всех тот, кого не видно и не слышно, но кто видит и слышит всех.
Известно ведь, что человек больше всего любит тех, кто, с его точки зрения, должен им восхищаться.
— Раз по-европейски нельзя, поступлю по-японски.
— Как это — «по-японски»?
— Напишу письмо его величеству государю императору. Изложу все свои подозрения в адрес интенданта Суги. И убью себя, в доказательство своей искренности.
— Себя? Не Сугу? — потрясённо воскликнул Фандорин.
— Убить Сугу значило бы не покарать преступника, а совершить новое преступление. У нас есть древняя, благородная традиция. Хочешь привлечь внимание властей и общества к какому-нибудь злодейству — сделай сэппуку. Лживый человек резать себе живот не станет.
Маса соорудил изысканный завтрак: заварил чудесного ячменного чая; разложил на деревянном блюде кусочки морской сколопендры, жёлтую икру уни, прозрачные ломтики ика; красиво аранжировал маринованные сливы и солёную редьку; отварил самого дорогого рису и посыпал его толчёными морскими водорослями; особенно же можно было гордиться белоснежным свежайшим тофу и благоуханной нежно-коричневой пастой натто. Поднос был украшен по сезону маленькими жёлтыми хризантемами.
<...>
Завтрак, приготовленный туземным Санчо Пансой, был кошмарен. Как они только едят это склизкое, пахучее, холодное? А сырая рыба! А клейкий, прилипающий к нёбу рис! О том, что представляла собой липкая замазка поносного цвета, лучше было вообще не думать. Не желая обижать японца, Фандорин поскорей проглотил всю эту отраву и запил чаем, но тот, кажется, был сварен из рыбьей чешуи.
Существует Справедливость, Правда, защищать которую — обязанность всякого благородного человека. Нельзя позволять, чтобы рядом безнаказанно совершалась подлость. Попустительствуя ей или умывая руки, сам становишься соучастником, наносишь оскорбление собственной душе и Богу.
— Я пришел сказать, что тоже думал о тебе эти два дня, — сказал Фандорин.
В дурацком английском языке нет интимного местоимения второго лица, все you да you, но он решил, что с этого мгновения они переходят на «ты».
— Говорит: буду вас благодарить.
Решительность тона, которым были произнесены эти слова, заставила титулярного советника насторожиться.
Xорошо ли будет, если весь мир станет жить по какому-то единому образцу, пускай даже самому расчудесному?