Джеймс Кэрол. Смотри на меня

51 цитата

Довольно печально было осознавать, что, даже если я сойду с карусели на несколько дней, сильно ничего не изменится. В США активны не менее ста серийных убийц. И прямо сейчас кто-то, возможно, в своих фантазиях убивает, калечит, пытает. А кто-то уже претворяет свои фантазии в реальность. А ведь маньяки живут не только в США. Неважно, какой у тебя цвет кожи, где ты живешь, на каком языке говоришь — зло всегда наготове.
И конца этому не видно. Что бы я ни делал, скольких бы монстров ни поймал, этого всегда будет недостаточно. Но это не повод опускать руки. Мудрый человек сказал мне однажды, что ты начинаешь спасать мир, спасая каждую отдельную жизнь. И это я и пытаюсь делать. Это все, что я могу делать.

Самолет начал движение, и он взялся за ремень безопасности.
— Зачем? — сказал я. — В частном самолете можно не пристегиваться.
— А если будем падать?
— Если будем падать, мы умрем. Ремень не поможет. Думаешь, когда двадцать пять тонн металла ударяются о землю на скорости 800 километров в час, тебя спасет эта тканная ленточка?

— Хочешь узнать, почему нас на самом деле заставляют пристегиваться во время взлета и посадки?
— Мне обязательно это слышать?
— Наверное, нет, но я все равно скажу. Все дело в управлении толпой. В чрезвычайной ситуации никому не нужно, чтобы триста человек в истерике бегали по проходу. То же самое и с кислородными масками. Они накачивают тебя чистым кислородом. Делаешь вдох — чувствуешь эйфорию. Ты предпочел бы последние минуты жизни провести в ужасе или с ощущением, что сейчас протянешь руку и дотронешься до Бога?

— ... Мы все страдаем расщеплением личности. У кого-то их три, а у кого-то и того больше. Ты — один для друзей и для семьи, другой — для остального мира. Третий — когда смотришься в зеркало. У каждого есть темная сторона, мысли и чувства, которыми мы не хотим делиться с остальными. Каждый хоть раз в жизни лежал без сна в постели и желал кому-то смерти.
— Вы ошибаетесь.
— Да? То есть ты никому и никогда не желал смерти? — покачал я головой. — Попробуй убеди меня, но ты не будешь честен. Ты знаешь о том, что между психопатией и подростковым возрастом есть пугающее количество сходных черт? С психологической точки зрения это почти что идентичное состояние.
— Ну и что?
— Ну вот ты был звездой американского футбола в колледже. В те годы у тебя столько тестостерона было в организме, что мозг просто отключился на несколько лет. И ничего ты с этим не поделал бы. Если добавить к этому подростковую психопатию, только чудо могло тебя спасти от мысли о чьей-нибудь смерти. Да даже и не одному человеку.
Тэйлор еле заметно покраснел.
— Мне не нужны детали. Просто признай, что я прав.
— Вы не правы. А как же Ганди или мать Тереза? Вы хотите сказать, что у них тоже была темная сторона и они желали людям смерти?
— Интересно, что ты выбрал двух людей, которые уже умерли и не могут ничего сказать о себе, но да, я уверен, что и у них тоже были свои демоны.

— Вы угадали!
— Ну, можно и так сказать.
— Вы просто угадали, — повторил он.
— И оказался прав.
— Но могли и промахнуться. А что, если бы дело касалось чего-то важного? Например, вопроса жизни и смерти? Это не игрушки.
— Смотри, мы ведь не точными науками занимаемся. Ключевое слово здесь — наука. А она не состоит только из логики, фактов и эмпирических наблюдений. Да, все эти сопоставляющие важны, но ряд важнейших открытий и прорывов произошел потому, что кто-то из ученых, сидя в лаборатории, отважился отодвинуть факты и положиться на свою веру, сделать шаг в неизвестность. Эйнштейн говорил, что воображение важнее знания, и я полностью с ним согласен. Иногда нужно просто верить, что дважды два — пять. И нужно придумать, как получить это пять. А потом нужно еще весь мир в этом убедить. Не так уж давно человечество думало, что Земля плоская и вокруг нее вращается Солнце.

— Нельзя погружаться во мрак, Тэйлор. Впусти его в свою душу — и он тебя разрушит. Надо бороться до последнего вздоха.
— Легко сказать, Уинтер, и трудно сделать.
— Меня спасает музыка. Когда я слушаю Пражскую симфонию Моцарта, я больше не в Лос-Анджелесе, Лондоне, или Токио, или Игл-Крике, штат Луизиана. Я переношусь в Прагу, в январь 1787 года, идет снег, оркестр настраивается, и мир готовится впервые услышать эту невероятную музыку.
— А если музыки нет?
— Тогда нужно о чем-то хорошем подумать. Закрой глаза и вспомни лучшее, что случилось с тобой в жизни. Может, это когда ваша команда выиграла чемпионат или первый поцелуй с твоей первой любовью. Не говори мне, что это было.

Мы не можем нести ответственность за чужие действия. Если жену переклинивает и она из ружья стреляет в мужа, который ее бьет и пьет, кого тут винить? Мужа — за то, что он напился? Производителя ружья? Джека Дэниела? Можно обвинить кого угодно, но суть в том, что это ее решение — взять ружье и нажать на курок. У нее в арсенале с десяток других способов разобраться с ситуацией, но выбор одного из них — на ее совести.

Пресса окрестила насильника Клоуном — убийцей. Я терпеть не мог прозвища, потому что они создавались с единственной целью — привнести дух загадочности, а загадочность — это основание легенды. И когда появлялись прозвища, жестокости, совершенные этими ублюдками, оказывались в ореоле славы. Не успеешь оглянуться — про них уже выходят статьи в журналах, книги, телесериалы и даже фильмы. А ведь убийцы — отъявленные мерзавцы и чудовища. Их нужно запирать в темницах и выбрасывать ключи. А вместо этого они получают свет софитов и хоть и дурную, но славу. Это просто неправильно!

Нет вашей любимой цитаты из "Джеймс Кэрол. Смотри на меня"?