Джон (Джозеф) Максвелл Кутзее. Бесчестье

Привязанность, возможно, и не любовь, но по крайности двоюродная сестра таковой.

Мельница слухов вертится день и ночь, перемалывая репутации.

Когда всё идёт прахом — философствуй.

— ... У меня был роман с девушкой.
— Серьёзный?
— А что, его серьёзность способна улучшить или ухудшить моё положение? По наступлении определённого возраста все романы серьёзны. Как и сердечные приступы.

Когда она подносит чашку к губам, он склоняется над нею и касается ее щеки.
— Вы очень красивы, — говорит он. — Надо будет подбить вас на какой-нибудь опрометчивый поступок. — Он снова прикасается к ее щеке. — Оставайтесь. Проведите со мной ночь.
Поверх чашки она бросает на него твердый взгляд.
— Зачем?
— Затем, что это ваш долг.
— Почему долг?
— Почему? Потому что красота женщины не может принадлежать только ей одной. Это часть дара, который она приносит в мир. Так что она обязана этим даром делиться.

Наука ещё не определила пределов того, как долго может ждать человек. Быть может, вечность.

— Ну, в общем, добро пожаловать и оставайся.
— Очень мило, что ты так говоришь, дорогая, но мне хотелось бы сохранить твою дружбу. А долгие визиты — это не для добрых друзей.

Дело сделано. Два имени на листке бумаги, его и её, бок о бок. Двое в постели, уже не любовники, но враги.

Поэзия либо что-то говорит вам с первого раза, либо не говорит ничего. Проблеск откровения, проблеск отклика на него. Это как молния. Как приход влюблённости.

Непреклонность — не признак героизма.

История повторяется, только выглядит поскромнее. Возможно, и история кое-чему научилась.

— Вы женаты?
— Был. Дважды. Теперь нет.
Он не говорит: «Теперь я довольствуюсь тем, что подвернётся». Не говорит: «Теперь я довольствуюсь шлюхами».

Все это слишком напоминает мне Китай времен Мао. Отречение, самокритика, публичные мольбы о прощении. Я человек старомодный и предпочитаю, чтобы меня просто-напросто поставили к стенке и расстреляли.

И охота же ей лезть не в свое дело! Удивительно, как возбуждает женщин один лишь запах скандала.

— Ещё одно слово, последнее. Я верю, что у нас с ней всё могло сложиться иначе, несмотря на разницу в возрасте. Но было нечто, чего я не смог ей дать, нечто, — он нащупывает слово, — лирическое. Мне не хватило лиричности. Я слишком умело управляюсь с любовью. Даже сгорая, я не пою, вы понимаете, о чем я? И я прошу прощения за это.