Размышления могут изматывать не меньше, чем напряжённый бег.
Странно. Иногда умирает сотня людей, и ничего не ощущаешь, а иногда — один, с которым в общем-то не многое тебя связывает, а кажется, будто это тысяча.
Только в романах встречается дешевая фраза о том, что дух не сломить. Я знал хороших людей, которые были способны лишь на одно — выть как звери. Сломить можно почти любое сопротивление. Для этого требуются только достаточно времени и случай.
Надо рассчитывать только на то, что держишь в руке.
У кого они ещё остались, слезы? Они давно уже перегорели, пересохли, как колодец в степи. И лишь немая боль — мучительный распад чего-то, что давно уже должно было обратиться в ничто, в прах, — изредка напоминала о том, что ещё осталось нечто, что можно было потерять.
Термометр, давно уже упавший до точки замерзания чувств, когда о том, что мороз стал сильнее, узнаешь, только увидев почти безболезненно отвалившийся отмороженный палец.
Нас унижали, да, но мы не униженные. Униженные — другие, те, кто надругался над нами.
Это только в дурацких романах пишут, будто дух сломить нельзя. Я знал прекрасных людей, которых превращали в ревущую от боли скотину. Почти всякое сопротивление можно сломить, нужно только время и подходящие инструменты.
…заключенные стояли в строю голыми. Каждый из них был человеком. Но они давно забыли об этом.
Во время переселения беженцев из немецкого города.
Почти любое сопротивление можно сломить; это вопрос времени и условий.
…Главное – результат сопротивления, а не то, как оно выглядит. Безрассудная храбрость – это самоубийство.