Знание — всего лишь клочок пены, пляшущий на волне. Любой ветерок мог его сдуть, а волна оставалась.
Если бы только знал, как безотрадны все эти донжуаны! Как поношенные платья! А ты другой. Ты — мое сердце.
Когда полностью зависишь от других людей, превращаешься в психолога, тщательно взвешивающего мельчайшие детали, хотя сам в это время едва можешь дышать от напряжения, или — может быть — именно благодаря этому. Одно ничего не знает о другом, и оба действуют раздельно, не влияя друг на друга: подлинный страх, подлинная боль и предельная расчетливость, и у всех одна и та же цель — спасение.
Я никогда не думал, была ли Елена здесь верна мне. Это уже не имело значения. Нам выпало слишком много испытаний, и у нас не осталось ничего, кроме стремления выжить во что бы то ни стало.
Разве ты не знаешь, что невиновность — в наш век — преступление, которое карается тяжелее всего?
... всегда сильные страны обвиняют слабые в агрессивности.
Еще три года назад я решил не считать свое изгнание несчастьем, а смотреть на него как на разновидность холодной войны, которая почему-то оказалась необходимой для моего развития. Такое настроение спасало от ненужных терзаний.
Многие в пивной тоже читали газеты, и никто не проявлял ни малейших признаков отвращения. Это была их ежедневная духовная пища, привычная, как пиво.
Но я знал, что каждый сантиметр, который я уступлю сейчас чувству страха, превратится в метры, если я действительно окажусь в опасности.
Я уходил от разума и шел к чувству, от безопасности к авантюре, из реальности в мечту.