Эрнест Хемингуэй. По ком звонит колокол

Смотри, ведь я уродина. А всё же бывает что-то такое, от чего мужчина слепнет, когда полюбит. Слепнет и он, и ты сама тоже. А потом приходит день, когда ни с того, ни с сего он вдруг видит, что ты уродина, как оно и есть на самом деле, и перестаёт быть слепым, и тогда ты тоже видишь себя такой, какой он тебя видит, и то, что тебе было, уходит, а вместе с этим уходит и мужчина.

Так печален бывает тот, кто завтра станет предателем.

И это ты просишь меня быть посерьезней? После того, что сам делал прошлой ночью? Когда ты должен был убить человека, а вместо этого занимался тем, чем занимался? Тебе нужно было убить человека, а не сделать нового!

Да брось ты. Женщина сама ждала этого, как шлюха ждет выгодную добычу.

Он был просто трус, а это самое большое несчастье, какое может выпасть на долю человека.

Надо уж очень быть занятым самим собой, чтобы пойти на такую вещь.

А я люблю такой запах, как вот сейчас. Такой, и еще запах свежескошенного клевера и примятой полыни, когда едешь за стадом, запах дыма от поленьев и горящей осенней листвы. Так пахнет, должно быть, тоска по родине — запах дыма, встающего над кучами листьев, которые сжигают осенью на улицах в Миссуле.

Некрасиво плачет, весь дергается. Мужчины всегда так, точно у них какой-то зверь сидит внутри и трясет их.

Хорошо бы сейчас опять очутиться у себя дома и чтобы война кончилась. Но у тебя больше нет дома. Сначала надо выиграть войну, раньше этого домой не вернешься.