Франц Вертфоллен. О Кузнечиках

И открылось мне – я до сих пор не знаю, куда иду,
Но слово мое древнее всех пиктограмм Перу.
Пламя ревет для меня, чтоб я слышал в огне барабан.
Пепел, зола и уголь летят по моим стопам,
Хоть плоть моя, как была, так осталась – соль и песок.
Абсолют никогда не войдет ни в один человечий висок.

И, пожалуй, то повод для неизбывного счастья.

Красота неуловима, давно потеряна и вообще ее не бывает, но с того момента она застряла внутри меня таким ярким осколком, что я почти назвал бы это предчувствием. На однотипной равнине всех человеческих жизней, я бы назвал это робким предчувствием гор...

Под папоротниковыми узорами
в сочно-зеленом свете
ты будешь играть апельсинами,
а я на своей планете…
пожалуй,
я просто буду.

Валькирии твоей далекой земли
пахнут морем,
поют колыбельные
и поджигают мои корабли,
а во мне у странного Гнипахеллира
так оглушительно лает Гарм -
привязь не выдержит,
вырвется Жадный -
мысли не по зубам.

А рай – это Дунай,
лето
и ноги по колено в воде,
это когда ты знаешь, что где-то
ты есть настоящий,
но никак не припомнишь где.

У тебя антифранцузское произношение, мой каштановый дух Парижа, мое лиловое настроение, моя самая близкая к небу крыша. У тебя – тишина всех древнейших храмов и звенящая леность картинной Вены. Бесполезность двуногих планов мажет янтарным мазутом Сены.

С каждым твоим самолетом, уходящим в неправильном направлении, мне остается лишь вытрясать свои мысли о неразъединении. И не больно, ведь нет времени, когда басы и высоты ближе, чем те 10 секунд, за которые весна умирает в Париже.

Ты, вообще, запомни — не бывает монархии в подлунном мире. Есть две формы власти – тирания и анархия. А на Западе сейчас одно извращение. Основы их демократии – это вера в то, что стадо ослов может быть умнее одного погонщика. Сама их демократия – это вера в то, что стадо ослов может управляться несколькими погонщиками, а на деле все – одно лицемерие, ибо одному стаду – один погонщик, иначе, сам понимаешь – разброд. Другое дело, когда ослы наконец-то людьми станут, но до этого даже правнуки наших потомков не доживут.

Я с детства разбирал красоту,
разбивал на кусочки и объяснял, отчего она,
в противоположность всем остальным вещам,
лишь приумножалась.