И они ушли вдвоем, без единого слова, исчезли, как призраки, одинокие и отторгнутые от всего, даже от нашей жалости.
Том взял полотенце и стал снова завертывать нераскупоренную бутылку виски.
— Может, кто-нибудь все-таки выпьет? Джордан?… Ник?
Я молчал. Он окликнул еще раз:
— Ник?
— Что?
— Может, выпьешь?
— Нет… Я сейчас только вспомнил, что сегодня день моего рождения.
... близость больших и легких денег болезненно дразнила их аппетит, создавая уверенность, что стоит сказать нужное слово нужным тоном, и эти деньги уже у них в кармане.
— Странное совпадение, — сказал я.
— А это вовсе не совпадение.
— То есть как?
— Гэтсби нарочно купил этот дом, так как знал, что Дэзи живёт недалеко, по ту сторону бухты.
Ее голос особенно притягивал его своей переменчивой, лихорадочной теплотой. Тут уж воображение ничего не могло преувеличить – бессмертная песнь звучала в этом голосе.
И я пошел, а он остался в полосе лунного света – одинокий страж, которому нечего было сторожить.
Он был в том возрасте, в котором смерть уже не кажется чудовищной неожиданностью <...>
— Я, видишь ли, думаю, что все равно на свете ничего хорошего нет, — продолжала она убежденно. — И все так думают — даже самые умные, самые передовые люди. А я не только думаю, я знаю. Ведь я везде побывала, все видела, все попробовала. — Она вызывающе сверкнула глазами, совсем как Том, и рассмеялась звенящим, презрительным смехом. — Многоопытная и разочарованная, вот я какая.