Людям надлежит помогать друг другу в горести, даже если они враги.
Моя жгучая зависть казалась огнивом, еще искра – и вспыхнет пламя.
Мы с ним были словно боги на заре мира, и наша радость была до того яркой, что мы ничего не видели, кроме нас самих.
– И, думаешь, он не рассердится?
– Не знаю. – Он поглядел мне в глаза. – А это важно? Я ведь не отступлюсь.
Она заберет его в морские пещеры и научит презирать смертных. Она накормит его пищей богов и выжжет всю человеческую кровь из его вен. Она превратит его в фигуру, о которых слагают песни, которые рисуют на вазах, – чтобы он выступил против Трои.
Неужели она и вправду думала, что я его не узнаю? Я бы узнал его по прикосновению, по запаху, я узнал бы его вслепую – по тому, как он дышит, по тому, как его ноги ступают по земле. Я узнал бы его даже в смерти, на самом краю света.
Алый жар его губ, лихорадочная зелень глаз. Ни единой складки у него на лице, ничего седого или сморщенного, все нетронутое. Он был самой весной, золотой и сияющей. Завистливая Смерть напьется его крови и помолодеет снова.
Пояснение к цитате:
Согласно пророчеству, Ахиллу, величайшему из героев, суждено умереть в Трое.
Он плывет в Трою убивать людей, а не спасать их. Он – оружие, убийца. <...> Можно, конечно, ходить, опираясь на копье вместо палки, но оно от этого не перестанет быть копьем.
Наш мир был миром крови и славы, которая покупалась кровью: не сражались одни трусы. У царского сына выбора не было. Воевать и победить или воевать и погибнуть.
Если волк гонится за тобой, дай ему то, что он возжелает сильнее, чем тебя.
– Ты предпочел ее. Мне.
– Твоей гордости.
Слово, которое я выбрал для этого, – ὕβρις. Наше слово для высокомерия, что задевает звезды, для злобы и безобразной, неистовой ярости, столь присущей богам.
Деление людей на народы – худшее изобретение смертных.
– Ни один человек, откуда бы он ни был родом, не должен цениться больше другого.
– А если он твой друг? Или брат? Нужно относиться к нему так же, как к чужестранцу?
– Ты задал вопрос, над которым давно бьются философы. Тебе он, может быть, и дороже. Но ведь и чужестранец – чей-то друг и брат. И чья тогда жизнь важнее?