Марсель Пруст. Пленница

Она принадлежала к числу женщин, которые не умеют отделять разум от чувства. Удовольствие, которое они испытывают от прикосновения к мягкой коже, они объясняют душевными свойствами того, кто — в чем они уверены — сулит им счастливое будущее, которое, впрочем, может оказаться и не таким счастливым и не таким необходимым.

Я задавал себе вопрос: жениться мне на Альбертине или нет, не исковеркаю ли я себе жизнь, не слишком ли тяжелое взваливаю я на себя бремя, посвящая жизнь другому человеку, заставляя себя жить в отсутствие самого себя из-за того, что все время около меня будет другой человек, и лишая себя навсегда радости одиночества.

В Альбертине мне уже нечего было открывать. С каждым днем она, на мой взгляд, дурнела. Только когда она возбуждала желание в других и я силился понять ее, снова начинал страдать, стремился быть победителем, она возвышалась в моих глазах.

По-моему, это глупо — распространяться о своей любви, у меня наоборот: если кто-то мне нравится, я делаю вид, чо не обращаю на него внимания. Так никто не догадается.

От любви у женщины, которую наша ревность выбрала себе объектом, остаются главным образом поступки; если она откроет вам их все до одного, вам, пожалуй, легко будет исцелиться от любви.

Как бы ловко ни утаивал ревность тот, кого она мучает, ее довольно быстро разоблачает тот, кто ее вызывает: ведь и он применяет уловки. Как только ревность обнаружена, та, что ее вызвала, расценивает ее как недоверие, оправдывающее обман.

Если человек увлекается сначала одним художником, потом другим, то в конце концов он станет восхищаться целым музеем, и это будет восхищение не холодное, поскольку оно состоит из вереницы пристрастий, в каждый период времени не имеющих себе равных, но в конце концов совмещающихся.

Когда находишь сохранившиеся нетронутыми в памяти образы, то поражаешься их непохожести на нынешние, уже знакомые, и начинаешь понимать, какую искусную работу ваятеля проделывает ежедневно привычка.

Честолюбие, слава меня не волновали. А вот плотская любовь, радость победы над множеством соперников — это было во мне сильно.

Я был беспечен, как все верующие в продолжительность счастья.

Не следует опасаться в любви, как и в обыденной жизни, что будущее — и даже прошлое — часто осуществляется только после будущего и мы не говорим только о прошлом, о котором мы узнаем задним числом, — мы говорим о том прошлом, которое мы издавна хранили в себе и которое вдруг научились читать.

Она с такой ужасной, презрительной интонацией произнесла эти слова: «Я ему сказала : «Нет! Категорически», какая появляется у женщин из всех слоев общества, когда они лгут.

Женщины возводят молчание в добродетель, тогда как мы жаждем, чтобы они говорили.

Мужчины жертвуют состоянием, жизнью ради любимой женщины, а между тем они же отлично знают, что десять лет спустя, раньше или позже, они откажут ей в деньгах и предпочтут пожить подольше.

Ее ложь, ее признания привели к тому, что я перестал добираться до истины. Ее ложь была беспрестанна, — она не довольствовалась тем, что лгала, как всякий человек, который уверен, что его любят, она лгала еще и потому, что была лгуньей от природы.

Ревность — это еще и демон, которого нельзя заклясть, который возникает все время под всевозможными личинами.