Марсель Пруст — цитаты из книг автора

У принца Агригентского не было решительно ничего от принца и ничего, чтобы напомнило об Агригенте, поэтому оставалось предположить, что его имя, не имевшее с ним ничего общего, никак не связанное с его личностью, обладает способностью притягивать к себе все, что может быть в этом человеке неопределенно поэтического, а затем притянув, заключить это неопределенно поэтическое в волшебные свои слоги.

Она была так очаровательно любезна со всеми, как воспитанные люди с теми, кто ниже их по положению, предлагала услуги, которые чванная буржуазия сочла бы унизительными, но которые с удовольствием оказывают принцессы крови.

Не к чему хвалиться тем, что ты более высокого происхождения, чем кто бы то ни было, и что твой капитал помещен наивыгоднейшим образом, — об этом и так всем известно. Помогай бедным. Оделяй тех, над кем господь по великой милости своей тебя вознес, всем, чем можешь.

Помни, что хотя по воле божьей ты родилась на ступеньках, ведущих к трону, но это не дает тебе права презирать тех, над кем ты — хвала божественному промыслу — возвышаешься, благодаря своему происхождению и богатству.

Уже во времена незапамятные, когда жили цари, чьи дворцы ныне отыскивают археологи, во времена, когда мифология сотворила своих полубогов, море вечерами набегало на берег с той самой жалобой, которая так часто будила во мне тревогу, столь же смутную, как эта жалоба.

Благодаря верности вкуса — не в области прекрасного, а в области поведения, человек светский в самых непредвиденных обстоятельствах мгновенно улавливает, подобно музыканту, которого просят сыграть незнакомую ему вещь, какие чувства нужно сейчас выразить, с помощью каких движений, и безошибочно выбирает и применяет технические приемы.

Существовавшие пока лишь в мечтах, чаемые многими выгодные браки ( на примете было, правда, немало «богатых невест», но все-таки число тех, кто зарился на богатое приданое, значительно превышало число богатых приданых) пробуждали у этих людей дух соперничества.

Все усилия дружбы направлены к тому, чтобы заставить нас пожертвовать единственно реальной и невыразимой частью нас самих ради нашего поверхностного «я», и вот это поверхностное «я» в отличие от другого, не находя счастья в себе самом, безотчетно умиляется, когда чувствует, что его поддерживают внешние силы, когда ему оказывает гостеприимство чья-то другая индивидуальность, где, в восторге от оказанного покровительства, оно платит за свое блаженство тем, что все озаряет лучами одобрения и восхищается достоинствами, которые в себе самом оно сочло бы недостатками.

Сколько в нашей памяти, а еще больше — в нашей забывчивости, сохраняется самых разных девичьих и женских лиц, которые мы приукрасили и которые возбудили в нас страстное желание еще раз увидеть их только потому, что в последнюю минуту они от нас скрылись!

Близость наша с женщиной, в которую мы влюблены, хотя бы мы с самого начала и не считали ее особенно тесной, создает между ней и нами, несмотря на неполноту, от которой мы тогда страдали, общность, и эта общность переживает нашу любовь и даже воспоминание о нашей любви.