Мужчина, который бил женщину или ребёнка, проклят.
– Тогда нам направо.
«Ну, да, ты же у нас романтик, налево не ходишь… »
– Габриэль, тебе должно быть стыдно! – монашек укоряюще посмотрел на подвывающего от смеха меня и начал помогать эльфийке отряхиваться.
– Мне стыдно, – согласился я. – Но и смешно. Стыдиться можно про себя. А ржать лучше вслух!
Трудный вопрос. Я знаю, что любил ее иногда; еще я знаю, насколько по-идиотски это звучит, но ведь такова любовь, она существует мгновениями. Не думаю, что можно любить постоянно. Мы же любим глотками, мгновениями — нежности, грусти, секса; любовь кроется в плавных очертаниях ягодиц и слез. Я любил ее на прошлой неделе, когда она рассказывала про свой страх перед УЗИ; а еще я любил ее прошлой ночью, когда она заснула на моей груди; есть еще часть меня, которая любит ее прямо сейчас, потому что я понимаю, насколько близок к тому, что бы потерять ее. Достаточно?
Если у меня совесть и есть, то уж точно представляет собой какую-нибудь очень извращённую форму оной.
Смерти все равно, кого забирать – старика или ребенка. Но у нее есть любимчики. И те, кого она любит, живут вечно.
1922–1957… Целая жизнь заключена в этом тире между двумя цифрами. Вход и выход. А мы заполняем то, что внутри. Рождаемся, плачем, смеемся, едим, испражняемся, двигаемся, спим, занимаемся любовью, ссоримся, говорим, слушаем, ходим, сидим, лежим… и умираем. Каждый считает это чем-то уникальным, из ряда вон выходящим, но на самом деле у всех одно и то же.
Опять же, как оказалось, команду подобрали толковую, только на первый взгляд состоящую из полных идиотов. Они спокойно выдали мне часть информации, которая на самом деле для любого другого была бы бесполезным набором слов, а взяли такую клятву, что мама не горюй! Даже отъявленный маньяк не осмелится идти против клятвы доверия на силу, к которой он принадлежит. Всё просто. В некоторых мирах люди и другие живые существа прекрасно обходятся без души с лёгким чувством дискомфорта. Но не тут. В этом мире душа – связующая нить между разумом и телом. Нет души – человек/гном/эльф/кто-то ещё становится бесполезным куском мяса. Он не может больше управлять своим телом. Оно продолжает существовать без его команд и тихо умирает, так как не в состоянии открыть рот даже для того, чтобы принять пищу. Хотя разумное существо продолжает всё понимать и чувствовать, находясь внутри тела. Не правда ли ужасная участь?
Дин достает из багажника пистолет.
— Это не очень приятно, Дин.
— Откуда ты это взял?
— Можно сказать, у Сэма из задницы.
Пояснение к цитате:
Проказник превращает Сэма в импалу.
– Тут дело не в крыше, а во взгляде, в голосе. На какой-то момент я даже забыл, что разговариваю с тёмным… – осторожно заметил Алир. – Что-то с ним случилось, из-за чего он решил нам помочь. И эта речь о его Князе. Особенно, то место про наставника. Может, он был учеником?
Нет, я сейчас точно оскорблюсь… всего лишь ученик…
– Тогда причём тут фраза про жизнь? – в разговор вмешалась эльфийка. – Что-то мне подсказывает, что мы имеем дело с наследником Тёмного Князя, причём наследником, который разочаровался в своём отце.
Ого! А меня повысили! Теперь я уже свой собственный сын. Не правда ли, забавно?
— Сколько можно? Макс, тебя это касается в первую очередь!
— Что? Она опять меня унижает!
— Тебя невозможно унизить, красавчик! Нью-Йорк обожает сплетни о тебе и хочет тебя изнасиловать!
— Переоденьтесь, пожалуйста, в теплое, — попросила мама.
Макс все стоял и смотрел на сестру:
— Что-то мне не хочется быть изнасилованным похотливыми стервами этого города!
— Элли, друг мой, поверь, люди созданы вовсе не для того, чтобы ты их убивал.
Мальчик пожал плечами, явно сожалея, что не для этого, и словно спрашивая: «А для чего же ещё?»
Пока ты вспоминаешь о ком-то, кто тебя любил, и все еще любишь, любовь продолжается...
— Вы ведь ходите в ресторан только с теми мужчинами, которые вам не нравятся?
— Да, — грустно вздохнув, кивнула Габриель.
— Почему?
— Потому что те, кто мне нравится... Мне страшно терять их.