— Прочитал про Македонского, царя Александра. Какая высокая судьба, какие подвиги сотворял! А я, как таракан, сижу за печкой, щи варю.
— Таракан, мон шер, щей не варит. Да и ты неделю уже не варил.
Кто к учению глух, хуже вора — сам у себя крадёт.
— Да я понимаю... но не могу уйти, пока не объясню вам причины моего отказа.
— Да чего же тут объяснять? Я вам очень благодарна, одного не пойму, чем я вам не подошла?
— Ни в чём, ангел мой, я не нашел в вас изъяна. Да, но это же вы показали мне, что я вам не мил. Да как же я мог взять вас после этого в жёны? Жизнь со мной была бы для вас мукой.
— Нас об этом не спрашивают.
— Да что же мы, дикари? В 18 веке живём...
Вам кажется, что вы надели чужие личины? Нет, вы их сняли! Вы явились ко мне в своём подлинном естестве!
Легкомысленный свет беспощадно гонит на самом деле то, что дозволяет в теории...
— Ах, Филимон, друг мой! Вот что, дай-ка мне вина и печенья. Я ведь неприхотлив, я ведь солдат.
— Ибрагим Петрович, тут такой карамболь получился… Начал я книжицу читать — Плутарха, о древних мужах. Сколь мудры и благородны! Читаю книжицу и печеньице жую. Читаю и жую. И всё сжевал.
— Бон суар, Ибрагим Петрович!
— Да уж не суар, ночь на дворе.
С фр.: bon soir — добрый вечер.
Не должен человек гнаться за счастьем как волк за добычей, угрызая собственных собратьев!